Всесильны ли технократы?

Кто такие технократы, откуда они взялись, каковы рамки их возможностей, можно ли поручить им принимать политические решения?

Начать разбираться в этих вопросах вы сможете, изучив две предложенные научно-популярные статьи, краткое изложение которых мы предлагаем.

I. В статье Сергея Бычкова “Представления об элите в технократических концепциях ХХ века” автор проводит сравнительный анализ основных концепций технократии.

После краткого исторического экскурса, в котором автор находит элементы технократии у Платона, Томмазо Кампанеллы, Фрэнсиса Бэкона, отмечается роль Великой Французской Революции, которая произвела “колоссальный сдвиг с классических учений в сторону естествознания. Развитие естествознания и точных наук в свою очередь оставило отпечаток на мировоззрении его представителей: в тот момент считалось, что точные науки – это универсальный инструмент в познании всей окружающей реальности – в том числе социальной. Именно поэтому первые социологические теории построены на основе законов естественных наук”.

Автор кратко анализирует первую целостную концепцию влияния науки и производства на социально-политические процессы, разработанные Анри Сен-Симоном, который считал, что “к власти должны прийти носители научно-технического знания, а будущее общество будет характеризоваться как «промышленно-научная система». Он утверждал, что в современном ему обществе только промышленные и научные принципы могут лежать в основе его организации. В соответствие с этим управление обществом должно строиться на сугубо рациональных, научных основах. По мнению А. Сен-Симона, политика со временем станет дополнением к науке о человеке, а все решения в этой сфере будут результатом научных доказательств, ни в коей мере не зависящих от воли человека, и при обсуждении которых будут принимать участие все, кто достаточно образован для этого. Как все общественно важные вопросы будут решаться с использованием научных достижений, так и все общественные функции будут возлагаться на самых компетентных и способных исполнять их (...) По мнению А. Сен-Симона, все управление обществом должно быть построено на использовании научно-технических знаний, а элита в его концепции – это люди, способные выполнять функции наилучшим образом. При этом, так как и подбор исполнителей, и само осуществление властных полномочий должно осуществляться на основе научных принципов, то элитой такого общества должны стать в первую очередь ученые”. 

Главное противоречие между «бизнесом» и «индустрией»: “финансовая олигархия получает все большую часть своих доходов за счет операций с фиктивным капиталом, а не за счет роста производства. На этой стадии власть капиталистов становится неэффективной, а сами они превращаются в паразитический «праздный класс». 

Развитие индустрии подводит к необходимости преобразований и предсказывает установление в будущем власти технической интеллигенции – «технократии» (лиц, идущих к власти на основании глубокого знания современной техники). “Основной её целью является наилучшая работа промышленности, а не прибыль, как для бизнесмена, который становится лишним звеном экономической организации. В обществе, руководимом технократией, будет осуществляться эффективное распределение природных ресурсов”. 

Как мы видим, Веблен был не меньшим утопистом, нежели Сен-Симон, более того, задекларированная им цель – постановка производства под полный контроль инженеров должна была осуществиться через всеобщую забастовку инженеров, которая парализует деятельность индустриального общества и капиталисты будут вынуждены отказаться от власти. Сто лет назад даже предпринимались подобные попытки, но все они рухнули еще на стадии обсуждения.

Важные свойства техноструктуры:

Три основные характеристики постиндустриального общества, которые свидетельствуют о его технократичности:

“Учитывая рост роли знания и науки, ученых и менеджеров, Д. Белл утверждает, что именно эти люди и являются элитой «нового общества». Причем, по мнению Д. Белла, изменения происходят не только в экономической элите. Рост значимости научно-технических специалистов происходит и в политической сфере общества. Члены «новой технократической элиты» с их интеллектуальными технологиями стали неотъемлемой частью в системе принятия решений”. 

NB! “Новая форма власти постепенно теснит власть капиталистов, но не упраздняет ее полностью. Наряду со знаниями и образованием важнейшими источниками власти, по крайней мере в настоящее время, продолжают оставаться собственность и политическая деятельность. Следовательно, бюрократия и собственники сохраняют свои позиции в правящей элите”. 

При этом Белл отмечает, что научно-технические специалисты не представляют социального и идеологического единства. 

Главное препятствие на пути господства технократов – специфика политической сферы. “По мнению Д. Белла, политика в общепринятом смысле слова стоит выше рационального и часто нарушает его. Научные знания могут быть лишь инструментом политики, но не ее воплощением. Это определяется тем, что политика – это всегда компромисс между противоречивыми интересами и вопрос уравновешивания, наименее безболезненного удовлетворения интересов всех групп в той или иной мере. Но в условиях такой дихотомичности не может быть «правильного» решения, которое удовлетворяло бы интересы всех. Поэтому политик зачастую вынужден сам принимать то или иное решение, которое не может быть выведено рациональным путем. Следовательно, как заметил сам Белл, технократ у власти – это просто одна из разновидностей политика”. 

Белл пишет, что технократы никогда не добьются непосредственной власти в современном обществе, так как наиболее «сильной» является власть политиков. Тем не менее, он отмечает общую тенденцию в будущем: “важнейшие решения будут приниматься элитой политиков, но базироваться они будут на исследованиях и анализе элиты интеллектуалов; принятие решений будет носить все больше технический характер, однако, оно будет по-прежнему политической элитой".

Полный текст статьи – см. по ссылке

Представление об элите в технократических концепциях ХХ века

II. Важный, интересный и поучительный кейс разобран в статье Александра Николаева “Становление и трансформация советской советской элиты”, которая представляет собой небольшой исторический очерк. 

Автор несколько злоупотребляет такими идеологическими ярлыками, как “тоталитаризм”, “политическое насилие”, “внеэкономическое принуждение” и т.п., но это не сказывается на качестве его аналитики. 

Автор принципиально различает механизм формирования советских и западных технократических элит: “В нашей стране переход к индустриальному обществу произошел в результате внеэкономического принуждения, осуществленного под руководством большевистской партии. Все хозяйственные руководители в СССР, в отличие от западных коллег, являлись государственными служащими и элементами партийной номенклатуры. В связи с этим к отечественной технократии правомерно применять термин «технобюрократия».

Согласно автору, формирование советской технократической элиты после 1917 года шло по 3-м направлениям: 

NB! “Процесс превращения «буржуазных специалистов» в технократическую элиту не получил своего развития, так как данная группа не была допущена к принятию политических решений”.

Двойственность отношения советской власти к “буржуазным специалистам” автор демонстрирует ленинской цитатой: «Им надо поручать работу, но вместе с тем бдительно следить за ними, ставя над ними комиссаров и пресекая их контрреволюционные замыслы. Одновременно необходимо учиться у них. При этом – ни малейшей политической уступки этим господам, пользуясь их трудом всюду, где только возможно».

В 20–30-е годы параллельно с «буржуазными специалистами» в индустрии проявился феномен «красных директоров» или «выдвиженцев» – большевиков без технического образования, поставленных на руководящие хозяйственные должности для обеспечения партийной линии. “К началу 1930 года выходцы из рабочих составляли среди высшего управленческого персонала промышленных предприятий 53%. Должности высших руководителей промышленности на уровне наркоматов, главков, трестов занимали почти исключительно старые большевики, а директорами предприятий обычно вы-двигались кадровые рабочие-коммунисты”.

NB! «Красные директора» также довольно скоро стали ощущать себя специфической социальной группой. У них быстро формировалось чувство корпоративной солидарности”. 

Масштабная индустриализация значительно укрепила положение «красных директоров». “Их профессиональный престиж, общественный статус, материальный уровень чрезвычайно возросли. Руководители промышленности начали вести себя все более независимо по отношению к партийным и советским органам, в первую очередь местным”. 

Однако, как подчеркивает автор, “красные директора”, несмотря на превращение в специфическую социальную группу, еще не стали советской технократической элитой. “По своему образованию и менталитету советские хозяйственники первого призыва не могут быть отнесены к технократии. Они были неотъемлемой частью партии, и для них политические приоритеты явно доминировали над ценностями рационализма. Можно предположить, что тенденция усиления политической роли «красных директоров» продолжала бы развиваться, но «большая чистка» второй половины тридцатых годов прервала этот процесс”.

NB! “Следствием «большой чистки» стало почти полное обновление руководящих кадров промышленности, строительства, транспорта и несколько в меньшей степени научно-технической сферы. Новые руководители представляли собой не просто другое поколение, но и качественно иное явление. В отличие от выдвиженцев это были специалисты соответствующего профиля, выпускники советских вузов и техникумов. Причем путь от студенческой скамьи до самых высоких постов у них занимал порой всего несколько лет”. 

“Резко изменился и социальный облик новых инженеров: в большинстве своем это были выходцы из рабочих и крестьян, как правило коммунисты или комсомольцы. Новые руководители уже все имели отвечающую требованиям партии идеологическую и политическую ориентацию. Именно в данный период на ключевые хозяйственные посты выдвинулось «брежневское поколение» (А. Косыгин, Д. Устинов, Н. Байбаков, П. Ломако, В. Новиков и др.).”

Новые руководители имели незначительный опыт управления, но зато они были готовы выполнить любую задачу, поставленную партией и «товарищем Сталиным». 

На рубеже 30–40-х годов в СССР завершилось становление технократии как отдельной социальной группы. “В результате первых пятилеток была создана мощная индустриальная сфера, действовала единая система подготовки специалистов в вузах и техникумах, сформировалась отраслевая структура управления народным хозяйством. В этот период на руководящие хозяйственные должности фактически одновременно были выдвинуты тысячи людей, сходных по происхождению, образованию, политическим позициям, профессиональной карьере”. 

В послевоенный период стремительными темпами росла численность группы, составляющей основу технократии – ИТР. С 1940 по 1980 год их количество в промышленности возросло в 5 раз. Следствием количественного роста научно-технической интеллигенции стало ее социальное расслоение.

NB! “Сформировалась своеобразная технократическая пирамида, основанием которой были около 10 млн рядовых представителей научно-технической интеллигенции, первые этажи составляли несколько миллионов начальников производств, цехов, лабораторий и других подобных подразделений, выше – несколько десятков тысяч директоров предприятий и научных учреждений и несколько тысяч высших чиновников индустриальных министерств и ведомств и вершина – несколько десятков членов правительства, из них 1–3 входили в состав политбюро ЦК КПСС”.

К технократической элите можно отнести наиболее влиятельную группу руководителей научно-индустриальной сферы, в которую входили “директора крупнейших предприятий, объединений, трестов, НИИ, а также руководящий состав министерств и ведомств не ниже начальника отдела. Количественный состав этой группы менялся и к началу 80-х годов достигал почти 90 тыс. человек”. 

Автор отмечает, что “между технократической элитой и массой рядовой интеллигенции не было непреодолимых барьеров для вертикальной мобильности, но в то же время существовали заметные отличия почти по всем социальным показателям: материальному уровню, образованию, возрасту, полу, происхождению и т.п.

А самое главное – технократическая элита входила в состав правящего слоя партийно-государственной номенклатуры, причем в большинстве не ниже номенклатуры обкома”.

“Взаимодействие партийной элиты и технократии не было односторонним. Постепенно усиливалось и обратное влияние технократов на партию”. 

“Если говорить о борьбе в высшем руководстве, на уровне политбюро и секретариата ЦК, то здесь представители технократической элиты долгое время играли роль статистов (...) Только с выдвижением на пост председателя Совмина Алексея Косыгина они получили в высшем эшелоне власти своего представителя. Впрочем, после нескольких попыток осуществлять самостоятельную линию он стал играть явно подчиненную роль по отношению к Леониду Брежневу”.

Автор отмечает и доказывает фактами интересный факт: формальные институты принятия управленческих решений – “аппаратные согласования” породили неформальный институт лоббирования. 

“Политическое влияние технократии осуществлялось и еще одним путем: выдвижением на руководящую партийную работу представителей инженерной и научной интеллигенции (...) Превращение технократии в важнейший источник пополнения партийных структур постепенно отражалось на стиле управления и на содержании принимаемых на самом высшем уровне решений. В ходе межэлитной циркуляции кадров происходил обмен ценностными ориентациями, психологическими установками, традициями”. 

“В условиях НТР партбюрократия вынуждена была предоставлять определенную свободу специалистам в их профессиональной деятельности, тем самым попадая от них в зависимость”. 

Освещая роль технократии в «перестройке», автор отмечает, что она особенно была заметна в идеологии реформ и кадровой политике. “Сама концепция реформ первоначально имела очевидную технократическую направленность. Вспомним, что в 1985–1986 годах речь шла не о рынке, не о демократизации и даже не о «перестройке», а об «ускорении». В своем выступлении на апрельском (1985) пленуме ЦК КПСС М. Горбачев в качестве первостепенной задачи «дальнейших изменений и преобразований» назвал «научно-техническое обновление и достижение высшего мирового уровня производительности труда», а на последнее место поставил «активизацию всей системы политических и общественных институтов».

Автор утверждает, что “в полной мере технократическое влияние нашло свое отражение в решениях XXVII съезда КПСС”. 

“И цель, и средства, и даже терминология, применяемая реформаторами в тот период, носили преимущественно технико-технологический характер. Думается, это дает основание говорить о решающем идейном влиянии технократической части номенклатуры на выработку стратегии ускорения. А самое главное – именно технократическая элита оказалась в выигрыше от перераспределения капиталовложений. В данном контексте для технократии было логично начать следующий этап преобразований – экономическую реформу, которую хозяйственники понимали как право распоряжаться этими капиталовложениями”.

В первые годы «перестройки» происходила массовая смена номенклатурных кадров, и среди новой волны представители технократии составляли большинство. “Уже в 1985–1986 годах сменились 25 из 44 руководителей союзных индустриальных министерств и 8 из 11 заместителей председателя Совмина СССР, руководивших данной сферой. Кстати, и пост председателя правительства в 1985 году занял типичный представитель отечественной технократии Н. Рыжков, около 30-и лет проработавший на различных руководящих должностях в промышленности. К августу 1991 года в составе Правительства СССР все промышленные министерства возглавляли люди, пришедшие на эти должности после смерти Брежнева”.

Автор делает интересное наблюдение: “в первые 3-4 года реформы осуществлялись по пути, соответствующему интересам и представлениям большинства хозяйственников. Естественно, что преобразования пользовались поддержкой технократии и для их реализации активно привлекались кадры из ее рядов.

«Технократический» этап «перестройки» продолжался, однако, недолго. Перелом произошел в 1988–1989 годах, когда акцент был перенесен с экономической на политическую реформу, что было связано с очевидной неудачей «ускорения». Одна из основных причин провала политики «ускорения» заключается в слишком тесном сращивании технократии с партократией. Будучи в течение многих десятилетий составной частью номенклатуры, наши технократы не смогли выйти за определенные идеологические рамки. Все попытки реформ подчинялись задаче «совершенствования социализма», а усилия по ускорению научно-технического прогресса осуществлялись почти исключительно привычными административными методами. Советские технократы в своей деятельности только частично опирались на рациональную методологию управления, свойственную их западным коллегам. Соединение примитивного технократизма с партийной идеологией породило лишь очередную утопию”.

В конце 80-х годов советской технократии впервые удалось освободиться от партийного контроля, что позволило приступить к овладению той собственностью, которой они до этого руководили. “Решающие изменения во взаимоотношениях хозяйственной и партийной элит стали необратимыми после того, как в 1988 году было принято решение о ликвидации специализированных отраслевых отделов в партийных органах”. 

После отстранения партийных органов от непосредственного руководства экономикой хозяйственные руководители получили небывалую ранее самостоятельность. С принятием в 1990 году закона «О предприятиях и предпринимательской деятельности» директора получили независимость не только от партийного, но и от всякого государственного контроля. “Они оказались в очень благоприятном с точки зрения эгоистических интересов положении распорядителей государственной собственностью, не отвечающих за результаты своей деятельности ни своим капиталом, ни должностью. Как вспоминал Н. Рыжков, «с одной стороны, они, директора, требовали полной свободы во всем, что касается производства, реализации товара, распределения прибыли, а с другой – настаивали на сохранении системы централизованного обеспечения ресурсами, капиталовложениями». Результатом экономической реформы и стала именно такая модель взаимоотношений директорского корпуса с государством.

NB! Развал советской экономики носил комплексный характер. И автор рассматривает один из его аспектов – “Получив самостоятельность, директора начали действовать отнюдь не так, как планировали, рассчитывали «архитекторы перестройки». Рост получаемой предприятиями прибыли не сопровождался соответствующим увеличением доходов бюджета, поскольку большая часть средств оставалась в распоряжении трудовых коллективов, а точнее – директоров”. 

“Если в 1985 году в распоряжении предприятий оставалось 46% прибыли, в том числе 8 % направлялось в фонды экономического стимулирования, то в 1989 году предприятиям оставалось уже 64% прибыли, в том числе 49% шло в фонды экономического стимулирования. Попросту говоря, доходы «проедались» предприятиями”.

Еще один фактор – “Для высшей технобюрократии наиболее удобной формой стала трансформация министерств в концерны. Первым на этот путь, как известно, встал Виктор Черномырдин, превративший Министерство газовой промышленности в концерн «Газпром». В последующие годы его примеру последовали и другие коллеги. По общей схеме президентом концерна становился министр или один из его заместителей, концерн приобретал юридический статус акционерного общества, а держателями акций наряду с предприятиями, входившими в АО, становились физические лица, естественно, из руководства концерна. Таким образом, руководители советской промышленности индустрии» под прикрытием фраз о «перестройке» оказались в числе первых российских капиталистов.

При этом автор особо подчеркивает, что в период распада и хаоса начала 90-х годов технократическая элита сыграла очень важную стабилизирующую роль. “В условиях, когда партаппарат, составлявший стержень всей прежней системы управления был скомпрометирован и разрушен, существовала опасность массового разгрома старых кадров управленцев и прихода совершенно некомпетентных людей. Так в известной мере и произошло, но масштабы данного процесса были сглажены хозяйственниками. В глазах общественного мнения они не несли такой ответственности, как партработники, и поэтому смогли выступить в роли своеобразного посредника между старой номенклатурной элитой и новой «демократической» контрэлитой. Именно благодаря этой посреднической функции хозяйственников стал возможен удивительно быстрый синтез «старых» и «новых» политиков в «партию власти».

Полный текст статьи – см. по ссылке

Становление и трансформация советской технократической элиты