Капитализм и этические нормы

Аннотация:

В данной статье предпринимается попытка осуществить краткий экскурс в долгую историю взаимоотношений капиталистического способа производства и этических норм. В статье демонстрируются трансформации этических норм и общественных идеалов под влиянием социально-экономических условий различных эпох и предпринимается попытка описать этический образ современности с его непростой генеалогией.

Этические категории и моральные нормы – глубоко историчны. Действительно, представления о чести, благородстве, тщеславии и жадности формируются в определенных социально-экономических условиях и трансформируются под влиянием этих условий. Для того чтобы понять современного человека с его безотчетным желанием известности и страсти к накоплению, необходимо обратиться к истории развития капитализма и сопутствующих ему этических норм. Нам необходимо проследить, каким образом в течение пяти веков идеал христианского аскетизма и бескорыстия трансформировался в наблюдаемый нами сегодня образ человека, жаждущего лайков и репостов в социальных сетях, чтобы конвертировать их в рекламные контракты. Придется начать наш краткий путеводитель с самого начала и отправиться в Европу на излете Средних веков.

К началу XVI века Европа представляла собой бессчетное множество государств — герцогств, королевств и даже республик, — которые объединяла одна лишь католическая церковь под предводительством Папы Римского. Среди всех феодалов Европы именно Папа Римский был самым влиятельным землевладельцем: с помощью назначений и смещений неугодных епископов он мог непосредственно влиять на политические процессы в европейских государствах. Собирая налог в виде церковной десятины с любого вида деятельности, папский престол накапливал бесчисленные богатства и занимал важнейшее положение в общеевропейской системе экономических отношений, предоставляя крупные ссуды, кредиты и даже вводя практику отпущения грехов за покупку индульгенций. При этом, обладая монополией на трактовку священных текстов, церковь являлась источником для утверждения универсальных этических норм. Так, например, католическая церковь порицала основу зарождающегося капитализма – частную собственность, утверждая, что та основана на жадности и корысти: «Только своекорыстие людей в состоянии грехопадения привело к установлению частной собственности. Следовательно, частное владение, собственность — не от Бога, это только результат несовершенства природы людей после изгнания из рая» (1). Однако, общественный идеал христианского нищенства входил в непреодолимую конфронтацию с теми богатствами, которыми обладала сама церковь.

В то же время Европа переживала культурный подъем, названный впоследствии эпохой Возрождения: художники и мыслители обращались к некогда недоступным текстам Аристотеля и других древнегреческих философов, пришедшим в Европу по пути арабских завоеваний. Под воздействием античных текстов европейское сознание, которое в Средние века было укоренено в христианской догматике и схоластических спорах, обращается к человеку: искусство становится антропоцентрично, а наука нацеливается на всестороннее изучение человеческой природы.

Внутри феодального устройства ренессансной Европы развиваются бурные экономические связи, основанные уже не на отношениях вассалитета, но на чисто торговых отношениях: итальянские республики и королевства везут кораблями товары с Ближнего Востока и распространяют их по всей Европе через немецкие земли. Развивается капитализм, появляются влиятельные и богатые купцы, подобные семейству Медичи, однако утверждению капитализма в качестве доминирующей социально-экономической модели препятствует роль консервативного Ватикана, и отсутствие новой «этически окрашенной нормы, регулирующей весь уклад жизни» (2), духа капитализма, как об этом пишет немецкий социолог Макс Вебер в своей знаменитой книге «Протестанская этика и дух капитализма».

Именно новую этическую норму, оправдывающую упорный труд и, как следствие, приобретаемое богатство привносит в европейское сознание Реформация. В 1517 году Мартин Лютер прибил свои 95 тезисов, в которых он выступал против буллы папы Римского Льва X о продаже индульгенций, к дверям Виттенбергской церкви. Этим красноречивым жестом немецкий богослов запустил широкую общественную дискуссию о роли католической церкви и папского престола в вопросах христианской веры, которая вылилась в раскол католической церкви и привела к череде религиозных войн на континенте.

Мартин Лютер, осуждая практику отпущения грехов за покупку индульгенций и непомерное богатство католической церкви, призывает к аскетизму: «Итак, сокровища Евангелия — это сети, коими прежде улавливались люди от богатств» (3). Если при католической церкви существовали лишь монашеские ордена, выступающие за отказ от мирских благ – например, орден францисканцев, основанный Франциском Ассизским, — то в протестантизме аскетизм в миру становится важнейшей этической нормой. Не менее важной чертой протестантской этики становится отношение к профессиональной деятельности человека, которая у Лютера трактуется как Божественное призвание на пути к спасению души: «Крестьянин, благочестиво исполняющий свой тяжелый труд более угоден богу, чем самый прославленный монах — аскет, подвиги которого продиктованы эгоистическим расчетом» (4), — пишет Лютера.

Как показал Макс Вебер, протестантизм, обращаясь к раннему христианству, где не было места сложной иерархической и феодальной по своей сути системе папской церкви, обрушил монополию Ватикана на отправление, регламентацию и контроль религиозного культа и способствовал формированию индивидуалистической этики, которая оказалась благодатной почвой для дальнейшего развития капиталистических отношений. Отныне вера становилась сугубо личным, индивидуальным делом человека, а спасение они мог заслужить лишь тяжелым и упорным трудом на земле. «Благочестивая скука рая не прельщает столь деятельные натуры, а религия представляется им лишь средством отвлечь людей от трудовой деятельности в этом мире» (5) — к такому выводу приходит немецкий исследователь.

В XIX веке под влиянием идей эпохи Просвещения происходит стремительная секуляризация общественного сознания, и этические нормы становятся все менее зависимы от авторитета церкви. Именно «Смерть Бога» (6) в конце века констатировал немецкий философ Фридрих Ницше, указывая на то, что христианство утратило исключительное право на предъявление истины, а значит, человек теперь сам способен утверждать истину, быть «мерой всех вещей», своего рода Богом, Сверхчеловеком, которому нет нужды считаться с Нагорной проповедью Христа. Поэтому категории добра и зла, критерии добродетели, которые прежде были подкреплены безусловным авторитетом священного писания, теперь зависят именно от того, как их определит для себя сам человек.

Помимо прочего эпоха Просвещения, утвердившая разум в качестве единственного источника истины, способствовала беспрецедентному развитии науки. На место христианских догматов в сфере регулирования общественных отношений приходит так называемая «светская этика», укорененная в научных, эмпирических представлениях о человеке и лишенная метафизических оснований. Наиболее яркое выражение рационализация этики находит в концепции утилитаризма, согласно которой важнейшей ценностью человеческого существования является счастье. По утверждению теоретика утилитаризма Дж. Милля, главная цель общественного развития – это достижение «наибольшего счастья наибольшего числа людей» (7). То есть счастье оказывается категорией исчислимой, равно как химические элементы, математические знаки, морфемы или деньги. Чем больше денег, тем больше счастья, — именно такая максима неминуемо следует из базовых принципов утилитаризма. Поэтому неудивительно, что примерно в это время складывается образ жадного и алчного предпринимателя, который мы можем узнать в лицах первых американских промышленных магнатов или на страницах «Манифеста коммунистической партии» Энгельса и Маркса.

Необходимо заметить, что все в том же XIX веке капитализм входит в индустриальную стадию развития: многочисленные научные открытия и технические изобретения способствуют появлению все более крупных и сложных производств и транснациональных компаний. Рыночные отношения опоясывают все больше сфер общественной жизни, поэтому эти отношения все чаще начинают описываться в терминах товаров и услуг, значимость которых исчисляется в виде рыночной цены. Именно такое положение дел К. Маркс назвал «товарной объективацией» или «товарным фетишизмом» (8). Так, американский антрополог Дэвид Грэбер, анализируя взаимосвязь рыночного исчисления и этических норм, отмечает особую «способность денег преобразовывать нравственность в безличную арифметику и оправдывать тем самым вещи, которые иначе казались бы непристойными и возмутительными» (9).

Наконец, уже в XXI веке происходит широкомасштабное распространение мобильного интернета, что приводит к формированию новой формы капитализма, семиокапитализма, «современного способа производства, при котором капитализм базируется на основе производства информационных потоков» (10), по утверждению итальянского теоретика Бифо Берарди. Информация, кодирующаяся с помощью нулей и единиц, становится фундаментом для формирования сферы нематериального труда: это производство контента, рекламы, нематериальных услуг и художественных образов. Отсюда Берарди делает неутешительный вывод: «основополагающая патология наступающей эры порождена не вытеснением, а нуждающейся в самовыражении пульсацией, всеобщей манией творчества. И действительно, судя по всему, в первом видеоэлектронном поколении развиваются уже не патологии вытеснения, а патологии гипервыражения».

Именно мания творчества — создание и распространение информации, включение себя в бурлящие информационные потоки – ложится в основу представлений о современном человеке. Желание признания, надежда получить заветные десять минут славы, обещанные каждому Энди Уорхолом, толкают людей на создание контента, который только и может обеспечить им безбедное существование в будущем.

Пройдя фазу индустриального капитализма, товарная объективация распространилась на человеческие взаимоотношения и даже эмоции, как и прежде подвергнув их примитивным исчислениям в денежном эквиваленте. Теперь каждый лайк, каждый подписчик и каждое упоминание можно конвертировать в прибыль. Однако такая конвертация возможна только в том случае, если человек обладает солидным символическим капиталом – проще говоря, известностью, узнаваемостью. Поэтому система семиокапитализма способствует формированию таких этических норм, при которых тщеславие является не просто социально приемлемым, но и желательным для человека качеством.

Разумеется, наш экскурс представляет лишь беглый обзор наиболее значительных и фундаментальных социально-экономических сдвигов, которые обусловили формирование современных представлений об общественных добродетелях. В дальнейшем нам предстоит более детальный анализ каждого из описанных периодов