Категория соборности vs фаустовский миф: от духовного единства к разобщенности

Аннотация. Статья посвящена исследованию категории соборности и фаустовского мифа через призму древнерусской литературы. В статье показано, как первоначальная идея единства в древнерусской общности, воплощенная в категории соборности, постепенно уступает место разобщенности, характерной для западной культуры и рационалистических идеалов Нового времени. Особое внимание уделяется взаимосвязи соборности и индивидуального разума, а также утрате соборного идеала в миросозерцании русского человека, отраженной в образах и сюжетах словесного искусства.

Категория соборности vs фаустовский миф: от духовного единства к разобщенности

Введение

Категория соборности – одно из важнейших понятий религиозной и философской мысли, которое выражает идею объединения, слияния и гармонии [1] различных элементов мира. Истоки этого понятия можно найти в религиозных учениях, утверждающих принцип соборности мира как единого целого, в котором достигается гармония всех его составляющих. Исследование взаимосвязи между категорией соборности и фаустовским мифом через обращение к религиозно-философской основе древнерусских текстов позволит углубить понимание изменений в духовном развитии общества, представить оригинальные выводы о принципах единства и индивидуализма в различных культурных контекстах.

Основным объектом рассмотрения в статье являются два узловых текста древнерусской литературы – «Слово о полку Игореве» и «Повесть о Савве Грудцыне», которые рассматриваются через призму идеи соборности и фаустовского мифа, демонстрирующих различные подходы к единству и разобщенности.

Основная часть

В христианской традиции соборность проявляется как единство различных христианских общин, собираемых в единую Церковь, представляющую собой единство в многообразии. Так, «соборность» выступает главной характеристикой православной Церкви как сообщества всех верующих – живых и мертвых – в Никео-Цареградском символе веры: «Верую <…> в едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь» (Символ веры, 9). В греческом оригинале у русского понятия «соборность» есть эквивалент – «кафоличность» (что означает вселенский характер Церкви). То есть Церковь выступает как Богочеловеческий организм, единый в своих проявлениях и независимый от исторических, географических и национальных различий, пребывающий в вечной гармонии.

Понимание соборности в православном христианстве кроется в принципе самоотречения как искоренения гордыни, тщеславия и прочих проявлений «злой воли» человека, препятствующих его единению с Богом. Это соотносится со словами Иисуса Христа, обращенными к его ученикам: «Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее» (Мк. 8:35); «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф. 16:24).

Идея соборности в дальнейшем получает развитие в трудах религиозных мыслителей и философов, начиная со славянофила А. С. Хомякова, и представляет собой сложную и многогранную категорию, которая отражает особое духовное состояние субъекта, осмысленное как единство общего и единичного, человека и Бога, исторической судьбы народа и личности [2]. В частности, В. Лосский писал: «В свете троичного догмата соборность предстает перед нами как таинственное тождество единства и множественности, – единства, которое выражается в многоразличии, и многоразличия, которое продолжает оставаться единством» [3].

Структура философского понятия «соборность» в религиозно-философском аспекте включает в себя единство и взаимосвязь всех членов общности, стремление к общему благу и духовному совершенствованию. Последнее мыслится как последовательное и добровольное подчинение индивидуальной воли воле Творца в рамках акта самоопределения. Ключ к самосовершенствованию – в заветах Христа, данных его ученикам: «Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мк. 10:41).

Категория соборности, органично присущая мировосприятию русского православного человека, в определённый исторический период начинает подменяться идеями коллективной воли. Другая крайность – попытка замещения соборности демократическим большевизмом, основанным на примате коллективного над индивидуальным. Обе позиции выглядят попыткой подмены понятий. Соборность основана на вере в торжество Истины: в этом подходе каждая личность имеет право на свободное самоопределение и участие в принятии решений, но всегда с уважением к этой высшей Истине. Демократия же строится на идее мнения большинства, где личность подчиняется коллективному решению, что исключает духовное единение людей. Здесь подчеркивается чисто утилитарный характер объединения на основе примата общего над индивидуальным.

Категория соборности в миросозерцании древнерусского человека формируется под влиянием православно-христианского миропонимания и выступает залогом единства человечества, разобщаемого грехом, дробящегося на множество индивидуально-эгоистических «частиц».  Соборность как принцип согласия и взаимодействия отличается от индивидуализма, который призывает к утверждению личной независимости и самостоятельности за счет покорения окружающего мира.

Особенно ярко противопоставление соборности и индивидуализма проявляется в образе Фауста, который становится знаковым для европейской культуры Нового времени. Он символизирует стремление человека к абсолютной свободе и могуществу, отделяющему его от божественного начала. Образ Фауста, в отличие от идеи соборности, представляет собой культ индивидуального разума, стремящегося к господству над миром и человеческим обществом. Его «страдания гордыни» есть следствие завышенных амбиций и жажды власти, где абсолютизируются рациональные методы и человеческий разум. Не случайно поэтому с фаустовской темой неизменно соседствует мотив продажи души дьяволу, а также не менее распространённый мотив лжетворения: Фауст, подражая Богу, пытается вывести в алхимической реторте гомункулуса, но не может наделить своё творение душой и духом, свободной волей и, в конце концов, жизнеспособностью.

Древнерусская литература играла значительную роль в формировании русской культуры. Она сложилась на основе ценностей и идеалов православного христианства и в значительной мере определяла основные направления развития отечественной словесности.

Рассмотрение категории соборности через призму древнерусской литературы позволяет увидеть, как в древнерусской общности проявляется не только идея единства, но и идея разобщенности, характерная для западной культуры и рационалистических идеалов Нового времени с его приматом индивидуального разума над соборным авторитетом Церкви.

Одно из первых произведений светской древнерусской книжности, где звучит идея соборности как высшей ценности мироустройства, является «Слово о полку Игореве». Это не только воинский эпос, в основе которого лежит историческое описание похода князя Игоря Новгород-Северского на половецкие земли, но и притча, сочетающая глубокий анализ духовных проблем русской жизни и сюжет внутреннего преображения героя. В центре внимания автора стоит категория соборности, выраженная в ценностях духовного единства и покаяния.

Поступки князя Игоря, его стремление к славе и гордыня отделяют его от соборного народного единства и света христовых истин. Основной мотив похода князя на половцев представлен как плод эгоистического желания, торжество своеволия: «Страсть князю ум охватила / и желание отведать Дон Великий / заслонило ему предзнаменование» [7]. Важная деталь – солнечное затмение, сопровождающее поход князя Игоря, оно символизирует гибельность безблагодатных устремлений князя.

Духовный путь главного героя есть движение от гордыни к смирению, от самовлюбленности к соборной скорби. Автор не показывает, как происходит преображение души Игоря, но через символику «Золотого слова» Святослава и плач Ярославны передает соборное понимание произошедшего.

Соборность здесь явлена не только через образ скорбящей Русской земли, которая страдает от набегов половцев, последовавших после необдуманного похода Игоря, но и через образ потери отколовшейся от её единого народного организма части – души князя, который попадает в плен (конечно же, не только реальный, но и символический – это аналог пленения души, утратившей сборную связь и погрязшей в путах индивидуализма). Духовный путь героя олицетворяет переход от гордыни и разобщенности к скорби и смирению. Он приводит к возрождению соборных идеалов, что дано в образе бегства князя из плена: «Игорь едет по Боричеву / ко святой Богородице Пирогощей» [7]. Образ иконы Богородицы отсылает к символике «покрова», объединяющего под заступничеством Божьей Матери народ – детей Христовых.

Таким образом, символическое значение истории похода Игоря углубляется через параллели с христианским образом блудного сына и мотивом раскаяния, где путь князя к примирению с Богом и народом становится аллегорией христианского пути и искупления, повествованием об утрате соборности и её обретении.

Поворот в теме соборного мироощущения связан с проникновением в менталитет древнерусского человека индивидуалистических идей, характерных для западной культуры. Особенно ярко это проявляется в XVII веке, хронологически маркирующем границы древнерусского искусства в целом и древнерусской литературы в частности.

В этот период в русской словесности актуализируется фаустовский миф, в центре которого стоит индивидуальная воля, отвергающая идею самопожертвования и единства в рамках служения Христу. Этот миф проявляется в «Повести о Савве Грудцыне», где возникает мотив продажи души дьяволу. Главный герой, Савва Грудцын, отказывается от Христа и делает, по сути, фаустовский выбор, предпочитая жизненную стратегию, в которой его воля становится основным законом.

Савва Грудцын подчиняет себе законы природы: ему удается легко преодолевать немыслимые расстояния, он предвидит будущее, имеет успех в делах. Это тип присваивающей мир жизненной стратегии, которая противопоставлена христианской модели принятия мира как Божественной данности. Договор с дьяволом становится для героя бунтом против законов мироздания: индивидуалистическое сознание желает полного контроля над реальностью, не принимая ограничения, накладываемые надындивидуальной, Божественной волей.

Помощник героя, бес, представлен в повести как его «брат» и alter ego. Бес олицетворяет рациональный разум и свободную от канонов соборного единства волю, стремящиеся к индивидуализации и отказу от подчинения божественному порядку.

Несмотря на некоторые сюжетные различия с европейской легендой о Фаусте, сюжет «Повести о Савве Грудцыне» в целом воспроизводит характерную для этого нарратива схему: своеволие человека – нарушение божественных заповедей и отпадение от Бога – договор с дьяволом. При этом в центре европейской легенды – утрата вечного блаженства, продажа фаустовской души. В древнерусском же тексте акцент сделан на разрушении соборного единства человека и Бога. Герой, отпав от Христа, отпадает и от семейных связей, от добродетельной жизни, избирая путь мытарств и испытаний. Спасение для Саввы, как и для князя Игоря, заключено в возвращении к соборности: юношу посещает Божья Матерь, благодаря которой он получает искупление и становится монахом – вечным служителем Христовым (в отличие от Фауста из народной версии сюжета, который после смерти становится вечным рабом дьявола).

Религиозно-философское прочтение «Повести о Савве Грудцыне» позволяет выделить в фаустовском сюжете то, что имеет прямое отношение к идее соборности и начинающемуся в культуре Нового времени процессу разобщения русского социума. Образ Саввы и сюжетно-религиозная основа произведения показывают, что в этот период начинается процесс секуляризации сознания, который приводит к отвержению соборных идеалов. Фаустовский миф, насаждаемый под видом новой жизненной стратегии свободы, олицетворяет стремление к самоутверждению и своеволию. Здесь ключевым становится желание полностью контролировать свою судьбу, чтобы преодолеть ограничения, накладываемые обществом и религией.

Выводы

Таким образом, исследование категории соборности и фаустовского мифа через призму древнерусской книжности позволяют обнаружить поворот в мировоззрении русского человека. Новый путь приводит к торжеству самоволия и индивидуализма, поддерживаемого рациональным западным мышлением, а впоследствии – этикой капитализма и свободой выбора. В результате происходит разрушение исконных моральных «ограничителей», которые веками обеспечивали сохранение и развитие человеческой личности в духе соборности и ответственности перед социумом. Так, под лозунгом освобождения от религиозных ограничений и догм человек отказывается от своей истинной природы и становится пленником эгоизма и нездоровых амбиций. Именно такие идеи подрывают основы социума, ведя к его разобщенности.

Идеи соборности и уроки фаустовского мифа имеют непреходяще значение для русской культуры и связаны со стратегией выбора жизненного пути современным человеком. В современном обществе, где индивидуализм часто признается основным принципом бытия, мы видим воплощение мифа о Фаусте, который готов пожертвовать душой в стремлении к господству над миром.

Однако древнерусская и шире – христианская – культура предлагает альтернативу этому сценарию, провозглашая идеал соборности как путь к сохранению духовной автономии личности в рамках общности. Соборность как концепция отражает стремление к совместной ответственности, согласию и взаимопомощи, в то время как «фаустовский» путь иллюстрирует стремление к самоутверждению за счет других, автономности и стремлению к индивидуальному успеху.

Исследование этих двух концепций через призму древнерусской литературы помогает нам глубже понять ценности и идеалы, лежащие в основе русской культуры, и заставляет задуматься об экзистенциальном выборе, определяющем стратегии жизненного пути и поведения.