ВОЛНЫ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Аннотация. Приливы и отливы глобализации определяются взаимодействием процессов технологического, экономического, политического и социокультурного развития. Совершенствование способов транспорта и связи интенсифицирует контакты народов, увеличивает власть человека над природой, повышает эффективность международного разделения труда. Противоположная закономерность соперничества государств и транснациональных корпораций ведет к несправедливому распределению ресурсов, к росту глобальной бедности и к обострению международных конфликтов. В современном глобальном экономико-экологическом кризисе стабилизация развития возможна при условии установления контроля над поведением транснациональных корпораций и банков при усилении гуманитарного измерения в технологическом развитии. Хаотичная деглобализация угрожает утратой достижений предшествующего этапа развития, развалом механизмов международного сотрудничества и взаимопомощи.

Ключевые слова. Глобализация, регионализация, международное разделение труда, транснациональные корпорации, информационные технологии.

Введение. Сущность мировой истории – это увеличение населения планеты Земля, расширение пространственных масштабов и разнообразия форм взаимодействия между индивидами и народами. Война и торговля стали полярными формами этих процессов. В ходе усложнения международных отношений фигуры «солдата» и «торговца» дополнились функцией «дипломата», помогающего выбирать оптимальную комбинацию противоборства и сотрудничества. На рубеже Средних веков и Нового времени Великие географические открытия, а затем индустриальная революция начали превращение планеты Земля в единое экономическое, политическое и культурное пространство.

В XIX–XX веках рыночная экономика под эгидой либеральных западных держав стала главным двигателем, соединяющим человечество. Новые индустриальные, а затем постиндустриальные технологии окончательно устранили физическое пространство как барьер, разделяющий народы. Новые возможности одновременно стали новыми рисками и опасностями. В начале XXI века физическое исчерпание запасов минеральных ресурсов, катастрофическое загрязнение окружающей среды, сокращение биоразнообразия и дестабилизация климата вызвали необходимость кардинального пересмотра неолиберальной модели развития.

Кризис институтов глобального управления, «демографический взрыв», скачкообразный рост насилия в беднейших странах Азии и Африки, массовая миграция в Западную Европу и Северную Америку являются очевидными иллюстрациями исчерпания потенциала развития восходящей стадии глобализации. Новые технологии превратились из способов решения в факторы генезиса новых социальных и экономических проблем. Неуправляемый переход к регионализации (деглобализации) превратился в угрозу хаотизации международной системы. Фрагментация мировой экономики и политики под лозунгом «спасайся, кто и как может» ведет к разрушению механизма международного разделения труда, технологической и гуманитарной кооперации, цепочек добавленной стоимости.

Основная часть.

Глобальная экспансия Запада началась в XV–XVI вв. как государственно-частное партнерство. Монархи и аристократы Англии, Франции, Голландии, других европейских стран становились пайщиками привилегированных (чартированных) компаний, отправлявших корабли на другие континенты в поисках колониальных товаров. В XIX веке эти полувоенные–полукоммерческие организации продолжили функционировать в Африке. В относительно освоенных («цивилизованных») странах их заменило первое поколение транснациональных корпораций – картели, синдикаты и первые тресты. В интербеллуме 1919–1939 гг. второе поколение ТНК в форме трестов внедрилось в военно-промышленный комплекс, а после Второй мировой войны в качестве концернов третьего поколения международные корпорации превратились в лидеров инновационных разработок. В 1980-е гг. ТНК четвертого поколения сформировали гибкие адаптивные структуры, разделив глобальные рынки капталов, товаров, труда и научно-технических услуг [2, с. 55–56].

Первая стадия технологической глобализации началась в Европе после завершения наполеоновских войн в 1815 г. Внедрение в XIX веке в транспорт паровых машин, а в средства связи электротехники избавили коммерсантов и администраторов от влияния неупорядоченных природных факторов. Паровозы, пароходы, телеграф и радио стабилизировали и упорядочили товарные поставки, позволили сгладить циклические кризисы перепроизводства за счет маневрирования товарными излишками в различных сегментах мировой экономики. Рост энерговооруженности транспорта обеспечил переход от органического к минеральному сырью, позволил организовать перевозки угля, нефти, руд металлов и других тяжелых грузов на межконтинентальных маршрутах [1, с. 42–43].

В первой половине XX в. произошла технологическая революция 2.0. Двигатели внутреннего сгорания и контейнерные грузоперевозки позволили повысить динамизм логистики на макро и микроуровнях, обеспечив потребности индивидуальных потребителей. Кейнсианская модель государственного регулирования позволила покончить с анархическим «диким капитализмом» и начать формирование «государства всеобщего благосостояния». Глобальные катаклизмы Первой и Второй мировых войн окончательно разрушили либеральный концепт государства – «ночного сторожа». Политические элиты Западной Европы и Северной Америки ограничили аппетиты транснационального капитала и перераспределили общественное богатство в пользу средних и низших слоев.

В 1990-х гг. технологическая революция 3.0 соединила персональные компьютеры и телекоммуникации, объединив человечество в единую «глобальную деревню». В начале XXI века стадия 4.0 дополнила информационные технологии искусственным интеллектом, создав мультиплицирующий эффект и на порядок увеличив степень управляемости экономическими и социальными процессами [5, с. 215–216]. После стадий механизации и автоматизации роботизация окончательно устранила человека из производственных процессов. Но еще древние греки поняли, что все технические изобретения – это не что иное, как содержимое «ящика Пандоры». Эти яркие игрушки дают физический комфорт и иллюзию счастья, но не приносят устойчивого благополучия, ощущения безопасности и справедливости. Технологии 4.0 полностью подтвердили прогноз К. Маркса о финальной стадии развития капиталистического способа производства как окончательной замене «живого труда» «машинным объективированным трудом».

Глобальный сдвиг в балансе власти от труда к капиталу позволил бизнес-элитам демонтировать «государство всеобщего благосостояния» и дерегулировать рынок труда. Деградировавший «средний класс» превратился не в пролетариат классического марксизма, а в прекариат, т.е. в наемных «самозанятых» работников, живущих на случайные заработки, полностью лишенных социальных гарантий и трудовой мотивации. Капиталисты всегда использовали технологии для создания рабочего времени и увеличения доли прибавочной стоимости (избыточного труда). Прекариат стал новым плебсом, ранее описанным историками поздней Римской империи. Работники, лишенные места в экономике, требующие «хлеба и зрелищ», стали постоянной дестабилизирующей и безответственной силой. В позднем Риме плебс жил на средства, создаваемые рабами в латифундиях. В США и странах Европейского Союза бывшие рабочие получают социальные пособия, чтобы купить товары, произведенные роботами.

Глобализация 4.0 привела к финансиализации мировой экономики, как к метасистеме национальных финансовых институтов. «Монетарная революция» 1970-х гг. разъединила денежные и товарные потоки. «Взбесившиеся деньги» утратили регуляторную экономическую функцию в сфере материального производства. В новой глобальной экономике начинается хаотичное перераспределение финансовых ресурсов между национальными экономиками, произвольное определение валютных курсов и инвестиционных рейтингов [3, с. 85–88]. Доминирование финансового над индустриальным капиталом привело к его фетишизации как самовозрастающей стоимости, оторванной от базовых потребительских ценностей. Финансисты «делают деньги», но не производят товары и услуги и полностью выпадают из процессов общественного воспроизводства.

Альтер-глобализм, экологические движения и сторонники «нулевого роста» обозначили пределы неолиберальной стадии глобализации [4, с. 60–63]. Эммануил Валлерстайн и другие неомарксистские интеллектуалы пришли к выводу об обострении кризиса исторической логики и о потере устойчивости системы капиталистического накопления и распределения. Глобальный экологический кризис положил конец экспоненциальному экономическому росту как абсолютному императиву и базовому принципу глобальной либеральной экономики [7].

Экономические кризисы 1997–1998 и 2008 гг. усилили размах колебаний мировой хозяйственной конъюнктуры. Утратив доверие к регулирующим институтам ООН, ВБ, МВФ и ВТО, национальные элиты, с одной стороны, стремятся в максимальной степени диверсифицировать внешнеэкономические связи, а с другой консолидироваться вокруг ведущих региональных держав. Западные интеллектуальные элиты утратили монополию на формирование перспектив глобализационных процессов. ЕС, АСЕАН, АТЭС, Меркосур и другие региональные группы превратились из ускорителей в тормоза глобализации.

Новая китайская элита открыто отказалась от западных стандартов рыночной экономики, либеральной демократии и прав человека как универсальных стандартов развития. Постмаоистские лидеры, Дэн Сяопин, Цзян Цзэминь и Ху Цзиньтао последовательно проводили политику разъединения партийных и государственных органов, сохраняли десятилетний лимит на пребывание на руководящих постах. В 2019 г. Си Цзиньпин открыто отказался от последних следов западного влияния, провозгласив свою пожизненную авторитарную власть под лозунгом «тройственной полноты» (Three All’s). Во-первых, все партийные и государственные работники отвечают за свою деятельность перед Председателем Си; во-вторых, все направления работы, и в-третьих, ведение дел партийно-государственного аппарата определяется лично Председателем Си.

В 2001 г. при вступлении в ВТО КНР добилась преференций развивающейся страны и привилегированного доступа на рынки США и Европейского Союза. Экономический рост Китая во-многом был предопределен авансами западных держав, лидеры которых сознательно закрыли глаза на очевидное занижение уровня развития новой экономической сверхдержавы. Китайское руководство обещало в кратчайшие сроки выполнить требования ВТО:

– прекратить нарушения авторских прав и кражи китайскими компаниями интеллектуальной собственности;

– остановить субсидированный экспорт промышленной продукции;

– устранить требования трансфера технологий как условия доступа западных корпораций на китайский рынок;

– допустить в Китай международные банки и телекоммуникационные компании;

– устранить технические барьеры для торговых соглашений;

– прекратить манипулирование техническими стандартами;

– либерализовать китайский рынок для западных фильмов и другой аудиовизуальной продукции.

Через 18 лет Чжоу Жинхао определил все обязательства КНР перед вступлением ВТО, как «девять ложных обещаний». Китайские руководители не собираются открывать национальную экономику для конкурентов, сохраняя закрытый авторитарный «капитализм для близких друзей» [6, с. 40]. Внутренняя политическая жесткость сочетается с внешней пропагандистской мягкостью. 10 мая 2018 г. МИД КНР выступил с модифицированным вариантом внешнеполитической доктрины «Изменяющийся Китай в изменяющемся мире». Дипломаты Поднебесной открыто позиционируют новую державу, как независимый геополитический центр силы и очаг цивилизационного притяжения для соседних государств. Современный Китай отказался от традиционного постулата Срединной империи, воспринимающей своих соседей в качестве варваров. Идеологи КПК используют более привлекательные образы «изумляющего Китая» (amazing China) как образца и ориентира развития. В качестве базовых принципов новых глобальных амбиций Си Цзиньпина выдвинуты три тезиса:

1. Коммунистическая партия Китая сохраняет свою власть как ядро государственно-политической системы;

2. Материковый Китай находится в органическом единстве с Синьцзяном, Внутренней Монголией, Тибетом и Тайванем;

3. КНР последовательно продолжает сотрудничество с соседними развивающимися странами Восточной и Юго-Восточной Азии на основании «игры с положительной суммой» (win-win cooperation) [6, с. 34–36]. Следует отметить, что КНР стремится сохранить стратегическое сотрудничество с Россией и в настоящий момент не распространяет свои внешнеполитические амбиции на Внешнюю Монголию (МНР) и на Внешнюю Маньчжурию (Уссурийский край).

Заключение. На современной стадии глобализации западные политические, экономические и интеллектуальные элиты утратили свою монополию на определение правил игры. Новые технологии больше не гарантируют абсолютного морального авторитета. В обострившейся конкуренции КНР, США и ЕС ведут ожесточенную борьбу за удержание старых и привлечение новых сателлитов. Запад больше не может рассчитывать исключительно на свое технологическое, политическое и финансовое лидерство. На стадии регионализации динамичная конкуренция между старыми и новыми центрами силы разворачивается в многомерном социокультурном пространстве, и ее результаты в настоящий момент выглядят малопредсказуемыми.