Императивы Библии и «Кодекс строителя коммунизма»: есть ли связь?

Аннотация. В статье рассматривается генетическая связь основных идеологических постулатов царского времени с советской идеологией. Утверждается, что большевики во многом копировали царскую идеологическую модель. Однако в раннесоветский период были попытки создать «новую нравственность» и «новую мораль», максимально оторванную не только от «буржуазных стандартов», но и от многовекового опыта человеческой цивилизации. Эти эксперименты привели к плачевным результатам, тогда советские идеологи вынуждены были создавать «моральный облик» советского человека («строителя коммунизма») на основе общечеловеческих и, в первую очередь, христианских ценностей.

1. Столпы, на которых держалась царская и советская идеология

Сегодня Россия находится в мучительном поиске идеи, способной объединить, сцементировать общество. В царское и советское время такие идеи были очевидны каждому жителю страны, их не нужно было искать и выдумывать. В первом случае, главная идея была зашита в триаду «За Веру, Царя и Отечество» (вариант: «Православие, Самодержавие, Народность»). В советское время на первый план вышли т.н. «Заветы Ильича», марксизм-ленинизм. Функцию самодержавия взяла на себя партийность («Партия – ум, честь и совесть эпохи»), советское «священное писание» – марксизм-ленинизм, а народность «отливалась» в такие лозунги, как «вся власть советам».

Вообще советы (изначально: советы рабочих и крестьянских депутатов) стали сакраментальным символом империи, недаром страна называлась именно Союз Советских Социалистических Республик – «советское» здесь оказалось на первом месте. К слову, социализм в названии страны вытеснил слово «коммунизм» или «большевизм». Слов было много, среди них нужно было выбрать ключевое – которое должно было стать символом не только империи, но и мировой революции, на которую была нацелена партийная элита, особенно в момент зарождения советского государства. Эту терминологическую неразбериху четко фиксирует эпизод из прославленного фильма «Чапаев» (1934), когда один из героев говорит другому: «Ты за коммунистов или за большевиков?». Неграмотный и не знающий еще политической конъюнктуры ответчик тем не менее демонстрирует безошибочное пролетарское чутье и выбирает единственно верный ответ: «А за кого Ленин – за того и я».

Таким образом, Владимир Ульянов-Ленин выступает здесь в качестве сакрального центра, своеобразного мессии-праведника, который произвел глобальное переустройство мира. Понятно, что для советского человека такое сравнение Ленина с «опиумом для народа» было бы оскорбительным – Владимир Ильич был ярым противником какой бы то ни было религии (можно уверенно предположить, что он видел в ней главного идеологического противника). Тем не менее, если взять матричную структуру советской идеологии, провести условный структурно-семантический анализ ее основ, можно увидеть, что советская идеология во многом строилась по лекалам религиозных культов. Чего стоит хотя бы бальзамирование тела Ленина и выставление его на общее поклонение (почему-то мне кажется, что сам вождь мирового пролетариата, чуждый всякой религиозности, был бы в ярости, если бы узнал, что его труп таким образом «приравняли» к «святым мощам»).

Не представляет труда указать и на другие аспекты жизни советского государства и общества, генетически связанные с царскими установлениями. Более того, многие советские традиции намеренно копировали царские и вводились для того, чтобы вытеснить «пережитки царизма». То есть стояла задача ухватиться за многовековую привычку, не отменить ее, а адаптировать для своих нужд. Примеров можно приводить множество. Взять хотя бы обязательные демонстрации в дни ключевых государственных праздников Советской России. Это ведь те же крестные ходы, даже обставлены они были, по сути, той же атрибутикой. Только вместо икон несли портреты вождей и идеологов (Маркс, Энгельс), вместо хоругвей – красные знамена, вместо богослужения (молитв) был митинг (лозунги).

2. Разрушение морально-нравственных ориентировав в раннесоветский период

Во главе первого советского правительства стояли люди, сформировавшиеся в царское время. Да, они отвергали царя и монархию, но основа их личности была сформирована при «царизме», и они мыслили категориями, усвоенными именно в царское время. Поэтому они не могли, если так можно выразиться, «выскочить» из его стереотипов, они лишь видоизменяли их на свой лад. И попытки выскочить из этой исторической инерции, в целом, не имели успеха.

Поэтому заветный императив: «Весь мир насилья мы разрушим: / До основанья, а затем: / Мы наш, мы новый мир построим…» из «Интернационала» был лишь несбыточной мечтой: новую идеологию, общественные отношения и антропологию невозможно выстроить в одночасье. Однако ломать пытались, действительно, до основания, и в некоторых сферах преуспели. Например, велась непримиримая борьба с христианством, в первую очередь – с Православием. Тысячи священников, монахов, людей причастных к Церкви были убиты, еще большее их число было репрессировано. Ярким примером такой борьбы стала кампания по изъятию церковных ценностей в 1922 году. Репрессии в отношении православных бушевали все двадцатые и тридцатые годы, лишь после окончания Великой Отечественной войны они пошли на спад.

Нужно отметить, что в целом советская власть добилась своих целей на идеологическом фронте: сознание среднего человека было перестроено. Правда, в некоторых вопросах желание «сломать старое» было столь сильным, что доходило до нездоровых форм. Александра Коллонтай – первая женщина-нарком (то есть министр) советского правительства выступала фактически за отмену брака – по крайней мере, за отмену тех отношений, которые были выстроены между мужчиной и женщиной в разных культурах столетиями. Как отмечает Н. Пушкарева, «у Александры Коллонтай в повести «Любовь пчел трудовых» (1923) героиня тоже далека от романтики, но хоть изъясняется о своих чувствах без грубости: «Я схожусь с мужчинами, когда они мне нравятся… Чтобы “влюбиться”, на это надо иметь досуг, я много читала романов и знаю, сколько берет времени и сил. А мне некогда. У нас в районе сейчас такая ответственная полоса… Всегда спешка, всегда мысли полны совсем другим…» (1)

Разумеется, снятие всех административных установлений царского времени и религиозных ограничений в области брака вело к полной разнузданности. Кроме того, новая политика, озвучиваемая от лица партии (мол, все женщины теперь «обобществлены»), приводила к стремительному росту числа изнасилований, распаду института брака: когда стало можно разводиться по желанию одной из сторон, число разводов начало расти лавинообразно.

Собственно, на новых основаниях отношений между полами поначалу настаивал и сам Ленин, который, по воспоминаниям Клары Цеткин, как-то сказал: «В области брака и половых отношений близится революция, созвучная пролетарской революции» (2). В стране появляются лозунги, связывавшие брак с закрепощением женщины и «буржуазной заразой», например: «Брак – пережиток прошлого». Однако советская власть быстро поняла, что упразднение брака и беспорядочные связи ведут не только к развалу семьи – «ячейки общества», но и к другим порокам: человек, не сдержанный в одном, часто не сдержан и во всем остальном.

Таким образом, в конце десятых – начале двадцатых годов ХХ века советская власть, качнувшись в сторону «революционной анархии», потом пошла в обратную сторону – «революционного аскетизма». Благо образцы для этого были – хотя бы «псевдосвятой» революционер Рахметов из знаменитого романа Николая Чернышевского «Что делать?».

3. «Моральный кодекс строителя коммунизма» и библейские заповеди

Соответственно, для закрепления идеологических, этических, нравственных и т.д. норм требовался какой-то свод правил, какой-то простой документ, который бы кратко и понятно объяснял условным «рабочему и колхознице», как жить. Главной здесь была заветная мечта советского государства – построение коммунизма, который, опять же, выполнял функцию «прекрасного далёка», в которое обществу следует стремиться. Аналог в религиях этого блаженного состояния мира – рай, эдем, элизиум и т.д. То есть цель у советской власти, по сути, тоже была квазирелигиозной. И именно она была вынесена в заголовок главного стратегического документа, определявшего общественные, как бы сейчас сказали, «духовно-нравственные ориентиры».

Речь идет, конечно, о «Моральном кодексе строителя коммунизма», где затрагивалась такая важная тема, как моральный облик советского человека, его внутренние качества. Как отмечает Н.А. Антанович, «социалистический гуманизм постулировался как пролетарский, основанный на переосмыслении гуманистических идей прошлого. Его отличительные черты – коллективизм, дружба и братство народов СССР, нетерпимость к национальной и расовой дискриминации. Еще раз отметим, что Моральный кодекс строителя коммунизма раскрыл сущность советского социалистического гуманизма. Основным критерием гуманизма утверждалась «преданность делу коммунизма, любовь к социалистической Родине, к странам социализма». (3)

Уже неоднократно разные исследователи пытались проводить параллели между, допустим, десятью заповедью, данными Богом пророку Моисею на горе Синай, и советским Кодексом. Авторы таких исследований исходят либо из установки, что общего здесь ничего нет, либо из противоположной: 12 «коммунистических заповедей» якобы списаны с библейского первоисточника. Истина, вероятно, где посередине.

Начать здесь нужно с того, что прямого копирования структуры библейских 10 заповедей в позднейшем документе нет. Тем не менее уже первая «заповедь» для строителя коммунизма явно перекликается с первыми тремя моисеевыми заповедями, в которых постулируется любовь к Богу. Сравним с советским «заветом»: «Преданность делу коммунизма, любовь к социалистической Родине, к странам социализма». То есть первая заповедь говорит, во-первых, о любви, преданности и почитании, во-вторых, о высшем субъекте этого почитания. В религии это, соответственно, Бог, в советском атеизме – СССР и страны социализма, а также «дело коммунизма».

В текстах не совпадает структура высказывания: для заповедей характерно отрицание (в формате: «не делай» – исключение 5 заповедь, где прямого запрета нет), что же касается Кодекса, то его императивы в основном позитивны, за исключением одиннадцатого, где говорится о «нетерпимости к врагам коммунизма». То есть Ветхий завет по части заповедей, условно говоря, «негативен». Исследователи Библии сходятся во мнении, что «позитивный» вариант заповедей дал Иисус Христос в Нагорной проповеди. Этих заповедей девять, и они являются как бы ступенями или ключевыми аспектами самосовершенствования человека, движущегося к Царствию Божьему.

Кстати, если в коммунистическом Кодексе – в заголовке – то есть в первом «смысловом члене», постулируется движение к коммунизму, его строительство, то первая заповедь, данная Христом, так же говорит о желанном результате выполнения заповедей – достижении рая: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное». Здесь нужно не забывать, что речь идет не только о переустройстве мира на новых божественных, блаженных началах, но и о переустройстве человека уже в этом мире: «Царство Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:21).

При этом между двумя источниками достаточно много пересечений в контексте морально-нравственных установлений. Правда, советские тезисы больше устремлены к внешним проявлениям жизни: «добросовестный труд на благо общества», «забота каждого о сохранении и умножении общественного достояния», «товарищеская взаимопомощь» и т.д. Причем эти, условно говоря, материальные заповеди идут первыми. Но потом «Моральный кодекс строителя коммунизма» доходит и до «внутреннего человека»: ему предписывается гуманизм и уважение, «честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность», «братская солидарность» и т.д. Нетрудно в этих тезисах увидеть переклички с «заповедями блаженств», где от человека требуется быть «нищим духом» (то есть не возноситься, не гордиться), быть кротким, милостивым, иметь чистое сердце, примирять ссорящихся («блаженны миротворцы…»).

Однако есть расхождения в структуре двух «кодексов». Христос начинает с внутреннего переустройства и лишь в двух последних заповедях говорит о борьбе за евангельские истины, а, по сути, за христианство как истинную веру («блаженные изгнанные за правду…», «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня»). То есть Христос делает акцент на внутреннем, на личном: вначале преобрази себя, а потом уже занимайся «общественной работой». В коммунистическом документе все наоборот: борьба за общественные блага и коллективизм выносятся на первое место.

Даже такой беглый анализ позволяет утверждать, что создатели «Морального кодекса строителя коммунизма» вольно или невольно обращались к библейским источникам. Собственно, сама идея сжатых и афористично сформулированных тезисов, которыми должен руководствоваться человек, это уже заимствование из религиозной практики. Более того, фраза из советского документа «кто не работает, тот не ест» – это вообще прямая библейская цитата, источник – Второе послание к фессалоникийцам апостола Павла (3:10). Многие нравственные императивы, отраженные в Кодексе, имеют прямые или косвенные переклички с библейскими заповедями, но наиболее близки им девять «заповедей блаженств», которые дал Иисус Христос в своей знаменитой Нагорной проповеди.