Выдающийся французский историк, философ и основатель культурно-исторической школы в искусствознании Ипполит Тэн [1828 – 1893] в классическом многотомном труде «Происхождение современной Франции» описал рождение французской аристократии в Х веке из воинского сословия, взявшего на себя охрану крестьян. При этом “вход” в военное сословие был весьма простым – храбрость и умение владеть оружием.
«В Х веке происхождению воина еще не придается значения. Таким воином может быть карловингский граф, или владелец пожалованной королем бенефиции, или же смелый обладатель одной из последних свободных земель. Иногда это воинственный епископ, храбрый аббат, в другом месте это обращенный в христианство язычник, бандит, сделавшийся оседлым, авантюрист, достигший благоденствия, суровый охотник, который в течение долгого времени питался лишь добычей от своей охоты и дикими плодами. (…)
Дворянин тех времен должен быть непременно храбрым, сильным и опытным в искусстве владеть оружием. Находясь во главе отряда и столкнувшись с врагом, вместо того чтобы бежать или платить выкуп, подставлял свою грудь и крепко держался на ногах, охраняя шпагой свой уголок земли. Для такого дела он не нуждался в предках, ему надо было только иметь мужественное сердце, и он сам становился собственным предком! (…)
Его дом был не чем иным, как военным лагерем и укрепленным убежищем, где в большой зале была положена на полу солома и сухие листья; там он ложился со своими товарищами, снимая только одни шпоры, когда у него была возможность поспать. Благодаря этим храбрецам крестьянин мог быть спокоен: его не будут больше убивать, не будут уводить в плен, вместе с его семьей, словно стадо, с рогатками на шее! И благодаря им он осмеливался возделывать землю, сеять, надеяться на свою жатву, а в случае опасности он знал, что найдет убежище для себя, своих хлебных запасов и для своего скота у подножия крепости, внутри ограды. Постепенно между военным главою замка и старинными поселенцами, живущими в незащищенной местности, устанавливается, под влиянием необходимости, безмолвный договор, который превращается в почитаемый всеми обычай. Жители работают для военного предводителя, возделывают его земли, служат ему своими подводами, платят ему оброки».
Развивает данную тему материал “Военная и финансовая аристократия. Корни современного мира”, в которой автор подробно, возможно, иногда – немного упрощенно, демонстрирует, как постепенно, век за веком на протяжении мировой истории благородная сталь проигрывала мягкому золоту, хотя как сказал поэт: “все куплю сказало злато, все возьму сказал булат”. По мнению автора, “начиная с Х века военная аристократия постепенно сдавала позиции, пока наконец не превратилась в маловлиятельное служилое сословие”.
Первые попытки менял – тогдашних “финансистов” и “банкиров”, взять под контроль военную элиту происходили еще в Древнем Риме:
“Античный мир, являл собой прекрасную картину формирования военной аристократии. Сам античный мир был, по сути аристократичным. Всю “черную”” работу выполняли рабы, а каждый свободный гражданин был воином. Античные войны, по сути, были войнами за торговые пути, и были войнами территориальными (…)
Тем не менее, банковская и другая финансовая деятельность была и в Древнем Риме, об этом свидетельствуют нам дошедшие нормы Римского права, довольно точно воспроизводящие права и обязанности банкира и менялы.
Двое из ранних римских императоров пытались урезать власть менял с помощью законов о ростовщичестве и ограничения залога земель до 500 акров. Оба были убиты.
В 48 году до н.э. император Юлий Цезарь отобрал власть чеканить деньги у менял и начал выпуск монет в интересах всего общества. Значительное увеличение денежной массы позволило выполнить грандиозные общественные проекты. Было построено много публичных зданий. Народ полюбил Цезаря, но менялы его возненавидели. Ряд исследователей полагает, что именно это стало важной предпосылкой его убийства.
Одно известно наверняка – со смертью Цезаря изобилию денег в Риме пришел конец. Выросли налоги, коррупция и подделка денег стали скорее правилом, нежели исключением. В конечном итоге денежная масса в Риме снизилась на 90%. Простой народ разорялся, терял свои земли и дома”.
После крушения Римской Империи, в Европе вновь почти безраздельно царствует сила меча. Но все изменяют Крестовые походы 1095-1270 гг: “Появляется необходимость переводить крупные денежные суммы для финансирования армии крестоносцев. Это обстоятельство способствует возрождению банковской системы в Западной Европе”.
NB! Автор отдельно достаточно подробно и вполне объективно исследует феномен появления и влиятельности еврейского финансового капитала.
Большую часть средневековья “право силы” доминировало над “силой денег”:
“В период средневековья финансовая аристократия и не думала соперничать с военной аристократией. Хотя мы можем наблюдать генезис ордена тамплиеров (храмовников) которые из ордена “бедняков” превратились в орден ростовщиков, тесно связанный с финансовой аристократией Европы. Тамплиеры были изобретателями практически всех известных нам сегодня банковских сделок, использующих обеспечение.
Крах тамплиеров показал полную незащищенность финансовой аристократии от аристократии военной. В средневековье сталь всегда выигрывала у золота. И в случае с тамплиерами, король Филипп Красивый просто отнял их деньги для решения своих государственных задач”.
NB! Согласно автору, к исходу средневековья сложились три основных группы финансовой аристократии: итальянские банкиры, английские банкиры и еврейские общины.
В то же время военная аристократия деградировала, но сохранила силу и власть:
“Это была по сути паразитическая прослойка, целью, и самой сутью существования которой была война. Народные армии античности уже давно ушли в прошлое, и на арене появились достаточно немногочисленные феодальные армии, которые должны были обеспечивать “сервы” – крепостные крестьяне.
Сложилась определенная идеология. Дворянам считалось предосудительным заниматься любой финансовой и хозяйственной деятельностью, их удел был война и праздность в дни мира. Широкие привилегии (…) давали возможность военной аристократии безнаказанно грабить даже тех, за кого мог заступиться король.
Со временем эти права сильно урезались, однако в дни войны никто не мог чувствовать себя в безопасности. Опустошительные войны, гремевшие в Европе все позднее средневековье, с одной стороны, обогащали ростовщиков, с другой стороны сильно сжимали денежную массу и сужали товарные рынки, сокращали объем потенциальных покупателей. Если прибавить к этому постоянные эпидемии чумы, нищету населения и неизбежное банкротство потенциальных заемщиков, то картина для финансовой аристократии складывалась безрадостная.
Целые народы – казаки, татары, народы Северного Кавказа, жили за счет разбоя, грабежей и набегов. XVII век можно считать благословенным для тех кто кормился от клинка. Клинок приносил гораздо больше богатств нежели поместье или банковское дело”.
Отдельного внимания заслуживает подробный разбор автором парадоксальной роли военных технологий и перехода от “профессиональных армий” к “народным”:
“Результаты войн, также как и результаты банковских операций нуждаются в гарантиях. Лучшим решением вопроса гарантированности результата войн является поиск технологических преимуществ.
Еще в средневековой Италии быстро поняли, что арбалет сильно уравнивает шансы горожан и рыцарей, да настолько сильно, что Папа специальной буллой на время запрещает арбалеты.
Однако, до определенного времени технологии не вызывали сильного влияния на ход военных компаний. С появления фитильной аркебузы и до времени Наполеоновских войн, принцип дульнозарядного огнестрельного оружия господствовал на полях сражений. Как и прежде, дворяне, облаченные в доспехи или кирасы, прорывали каре пехоты. Военная аристократия в лице дворян и целых конных народов господствовала на полях сражений.
Однако все претерпело существенные изменения. Дворяне все больше служили за жалование и в массе своей теряли фактическую общественную значимость. Да такой степени, что череда революций, спонсируемых финансовой аристократией, просто смела прежнюю военную аристократию с главенствующих позиций в обществе, и дало власть аристократии финансовой.
Государства, получившие финансовую мощь своих реальных правителей, стали удешевлять войны. Появилась идеология народных армий. Война впервые за тысячи лет стала уделом народа. Если раньше на полях сражений сходились наемники, для которых проливать кровь и умирать было профессией, и которые вонзали пику или палаш в своего собрата по цеху без всякой ненависти, то сейчас портной или булочник, всю жизнь живший в мире в кругу своей семьи, был вынужден браться за оружие и идти убивать такого же портного или булочника.
Войны стали нуждаться в громких фразах и словах. Так возникла мифическая национальная идея и война за общественное благо. Финансисты, получившие доступ к средствам массовой информации, стали дурманит голову ни в чем не повинным людям, заставляя вставать их под национальные знамена. А ведь некий Франц из Шварцвальда не сделал ничего плохого Людвигу из Баварии!”
Обратим внимание на два замечания автора:
“Финансовая аристократия направила значительные средства, на совершенствование военных технологий.
Технологии имеют две цели:
Война становиться все дороже и тем больше зависимость государства и народа в целом от финансовой аристократии;
Технологии нивелируют роль человека до роли винтика и придатка военной машины.
Уже не надо с детства упражняться с луком, конем и саблей; научить стрелять и держать строй можно за месяц, а можно просто вооружить не обученного человека, которого либо убьют либо он научится сам”.
Как итог: “Крымская война показала, что сколь бы не был высок боевой дух солдата, в сумме он пасует перед технологическим преимуществом”.
“Воинственные народы – казаки и горцы оказались перед выбором: либо быть уничтоженными, либо пойти в услужение государству находящемуся под контролем мировой финансовой аристократии.
Казаки после непродолжительной войны выбрали сословное служение, горцы же бились почти что на смерть”.
Еще одно нетривиальное размышление: “технологии которыми финансовая аристократия, вооружает своих ставленников в результате становится достоянием их врагов.
Назрел вывод: чтобы предотвратить возможность потенциальной гибели себя самих нужно оружие сдерживания которое при любом исходе давало бы результат пирровой победы.
И тогда на сцену вышло ядерное оружие, которое фактически преградило Сталину путь в Европу”.
Автор утверждает, что обе Мировые войны происходили уже при полном банкротстве военной аристократии:
“Первая мировая война фактически уничтожила это понятие, оставив лишь рудименты старой военной аристократии, а Вторая мировая и вовсе уничтожила ее до основания. При этом финансовая аристократия отлично заработала, финансируя обе стороны конфликта”.
Сегодняшняя роль военной элиты видиться автору весьма в мрачных тонах:
“Если раньше “жизнь от клинка” возносила многих на вершину политического Олимпа и на вершину благосостояния, то сейчас “человек с ружьем” вынужден рисковать жизнью и убивать других, будучи практически чернорабочим в рамках современной цивилизации. На вершине брокеры и банкиры, свет отражаемый от их белых воротничков затмевает, тусклые мундиры тех кто вынужден идти на смерть, за небольшую плату, ради торжества Золотого Тельца”.Полный текст статьи:
В развитие темы, рекомендуем вам сколь спорный, столь и интересный материал о потенциале военных элит [или, точнее, элит, прошедших войну] «Кто Вы такая, откуда Вы?» (О будущей элите)” в которой на фоне примеров трансформации элит, включая советские, автор размышляет о вливании в ряды российской элиты людей, пришедших с фронтов СВО.
Приведем только один, но весьма важный фрагмент:
“Вообще, чрезвычайно показательно, чем занимаются сыновья высшего (а также среднего) руководства. Сын тов. Сталина был военным лётчиком, другой погиб в плену, а сын тов. Брежнева – зам. министра внешней торговли. Как говорится, почувствуйте разницу.
По телевизору что-то правильное нудел «дорогой товарищ Леонид Ильич Брежнев», а молодые, которые пошустрей, смеялись над серостью газеты «Правда» и мечтали пристроиться поближе к заграничному ширпотребу. Одним из самых престижных мест учёбы в 70-е стала специальность «товароведение промышленных товаров» в «Плешке»: профессия открывала доступ к вожделенному «дефициту». Вне конкуренции, разумеется, был МГИМО, который открывал дорогу прямо к заграничному источнику «дефицита». И никто не грезил о том, чтоб сказку сделать былью, никто не устремлялся «за туманом», а если кто куда и устремлялся, то разве что за длинным рублём; даже в армии приличные люди не служили. Руководящие отцы старались пристроить сыновей на загранработу – в посольства и торгпредства. Таков был дух эпохи, этим дышали (…).
Очень важно отметить, что переход из латентной фазы развала к явной и зримой произошёл тогда, когда к власти пришло не воевавшее поколение начальников. Воевавшие всё-таки не могли сдать с потрохами то, что отстояли кровью, им было жалко. А вот новым – в самый раз”.