Предлагаем вашему вниманию разбор статьи американского издания The Atlantic авторства Тома МакТагью “Виновные люди мужчины и женщины Великобритании” с подзаголовком “Лиз Трасс была лишь последней. За последние десять лет каждый лидер сделал страну беднее, слабее и более разделенной, чем предыдущая”.
Перевод на сайте ИноСМИ https://inosmi.ru/20221023/velikobritaniya-257104876.html
В большом аналитическом материале отслеживается путь Британии от второй по значимости страны Западного мира при Маргарет Тэтчер до нынешнего весьма жалкого состояния. Это весьма поучительная иллюстрация на тему “роли элит в истории страны”. Для иллюстрации масштаба проблемы мы приведем данные международной социологической службы YouGov, согласно которым в период между отставкой Лиз Трасс и назначением Риши Сунака одобрение деятельности правительства упало до невообразимой отметки в 6% при 82% неодобрения.
Для понимания контекста материала, необходимо отметить, что сегодня многие американские ведущие СМИ, особенно те, которые ориентируются на администрацию Джо Байдена, нередко пишут достаточно нелицеприятные вещи про своего главного атлантического союзника. И The Atlantic находится чуть ли не в авангарде этого тренда.
Однако, недоброжелательность авторов американских медиа, вызванная желанием Лондона вести собственный геополитический проект, не означает, что их наблюдения не могут быть точными.
Для нас в обсуждаемом аналитике важна выбранная точка отсчета в виде ухода Маргарет Тэтчер в конце 1990 года: Тэтчер была последним представителем “военного поколения” в британской власти: родившись в 1925 году, она в сознательном возрасте пережила реалии военного времени 1939 – 1945 годов и медленный послевоенный возврат к нормальной жизни.
Для нее словосочетание “величие Британии” не было ритуальным заклинанием, – она вкладывала в него собственные смыслы, сформировавшиеся еще в юношеском возрасте.
Она была способна на безжалостность к боевикам Временной Ирландской республиканской армии [10 заключенных – из них один депутат Британского парламента, умерли в ходе голодовки, требуя возврата статуса “политзаключенных”, но “железная леди” не пошла ни на какие уступки] и, одновременно, на компромисс с Ирландией, который дал Дублину консультационные функции в Северной Ирландии, несмотря на яростные протесты ольстерских юнионстов, которые даже покинули свои места в Парламенте.
Тэтчер силой оружия заставила Аргентину отступиться от Фолклендских островов, но вступила в переговоры с Пекином по поводу передачи материковому Китаю суверенитета над Гонконгом.
Тэтчер последовательно поддерживала сегрегационный режим в ЮАР, который был готов следовать в фарватере британской политики, даже в ущерб интересам Содружества, многие члены которого считали режим Претории недопустимым пережитком прошлого.
Маргарет Тэтчер выстояла в условиях продолжавшихся почти год шахтерских стачек, не отказавшись от своей политики масштабной приватизации.
Разумеется, оценку результатам ее деятельности должны давать британцы и историки, но мы обращаем внимание на наличие у Тэтчер политической воли действовать, если нужно, вопреки общественному мнению или советам ближайших соратников. Она была последним главой Кабинета, которая искренне утверждала, что ее не интересуют рейтинги. К слову сказать, ее минимальные рейтинги незадолго до отставки держались в районе 40%, что консерваторы считали катастрофой для партии. Сегодня политические наследники Тэтчер о таких рейтингах могут только мечтать.
Но, самое главное: Маргарет Тэтчер была последним премьером – носителем некой Британской Идеи, прошедшей испытания двумя мировыми войнами и крушением Британской империи. И она четко понимала, что тесная интеграция с Европой – путь к размыванию британской идентичности, основанной на Британской Идее; для нее это было неприемлемо.
Глубоко символично, что последнюю отставку в своем Кабинете Маргарет Тэтчер в ноябре 1990 года приняла от Джеффри Хау, занимавший пост заместителя премьер-министра – последнего министра из первого Кабинета Тэтчер 1979 года. Причиной стал отказ “железной Леди” согласовать сроки присоединения Великобритании к единой европейской валюте.
После этого консерваторы сумели отстранить “железную леди” от власти, и даже выиграть ближайшие парламентские выборы во главе с Джоном Мейджором, про которого в статье говорится, что его “никто и никогда не считал особенно выдающимся”.
Не вступая в полемику по этому вопросу с автором статьи, отметим, что в период Войны в Заливе именно Джон Мэйджор стал неформальным лидером антииракской коалиции и во многом именно его жесткая позиция [например по введению бесполетной зоны над Иракским Курдистаном] определила убедительную победу над силами Саддама Хусейна.
Еще отметим важный факт – Мэйджор, как и Тэтчер происходил из социальных низов, если “железная Леди” была дочерью бакалейщика и портнихи, то ее преемник был сыном циркача, сумевшего стать театральным менеджером.
Итак, Мэйджор “унаследовал страну, стоявшую на ногах крепче, чем в любой момент начиная с 1960-х годов, однако, когда он передал ее Тони Блэру, репутация Консервативной партии в управлении экономикой уже была сильно подорвана”.
Именно Мейджор начал движение Британии в Единую Европу: “Его “европейский компромисс” позволил Великобритании войти в Евросоюз, но при этом остаться за границами зоны единой валюты. Со временем эта внутренняя напряженность проявила себя самым катастрофическим образом – историк Найл Фергюссон назвал это Brexit 1.0”.
[…]
“Второй важной вехой, вероятно, стал 1997 год, когда к власти в стране пришел Тони Блэр. Он не сумел исправить компромисс Мейджора и вместо этого добился внесения в конституцию целого ряда радикальных изменений, медленно подрывающих единство страны, которое, как ему казалось, он укреплял.
Когда Блэр покинул свой пост в 2007 году, Великобритания все еще была относительно объединенной и процветающей. Наблюдать за распадом всего в условиях глобального финансового кризиса выпало на долю преемника Блэра, Гордона Брауна. Эти три вехи – 1990, 1997 и 2007 годы – можно вполне правомерно называть истоками нынешнего кризиса. Однако ни одна из них не объясняет его в полной мере. Режим маленьких людей еще не сложился. Это случилось только в 2010 году”.
2010 год – возвращение к власти консерваторов после поражения партии на парламентских выборах 1997 года под руководством Мэйджора.
“Последние 12 лет Великобританией руководила череда консервативных премьер-министров – каждый следующий был меньше предыдущего, точно как в случае с русской матрешкой, – которые умудрялись оставлять после себя страну в еще более плачевном состоянии, чем когда они приходили к власти. К тому моменту, когда в сентябре пост премьер-министра заняла Лиз Трасс, она, очевидно, не имела ни малейшего представления о том, какой урон стране нанесло правление тори за последние 12 лет, о том, насколько уязвимой, хрупкой и незащищенной стала Великобритания. Хотя Трасс этого не понимает, Великобритания стала слишком слаба для того, чтобы справиться с настолько маленьким лидером”.
В то же время, автор статьи считает, что премьер Лиз Трасс и ее канцлер Казначейства Квази Квартенг – “лишь клоуны, которых выпускают на сцену в конце представления. Звездами этого шоу были трое премьер-министров, которые предшествовали Трасс – Борис Джонсон, Тереза Мэй и Дэвид Кэмерон – и которым помогали бывший канцлер Джордж Осборн и бывший вице-премьер Ник Клегг. Каждый из перечисленных людей внес свой весомый вклад в разрушение иммунной системы страны, прежде чем Трасс и Квартенг погрузили ее в состояние шока и паралича. В этой нелепой больничной драме второстепенные роли также сыграли двое бывший лидеров лейбористов, Эд Милибэнд и Джереми Корбин. А Борис Джонсон теперь предпринимает попытки вернуться на прежнюю должность!”
Здесь нужно напомнить, что консерваторы на выборах 2010 года не получили большинства, более того, лейбористы в первый момент даже рассчитывали остаться при власти, создав коалицию с удачно выступившими либеральными демократами. Но либеральные демократы пошли на коалицию с консерваторами.
“История начинается в Розовом саду на Даунинг-стрит, 10, весенним днем в мае 2010 года. Консерватор Кэмерон и либерал-демократ Клегг, казалось бы, лучшие друзья, праздновали создание первого в Великобритании коалиционного правительства мирного времени со времен Стэнли Болдуина и Рамзи Макдональда в 1931 году.
Кэмерон и Клегг сумели объединиться в национальных интересах, чтобы преодолеть экономический кризис, который случается раз в столетие и который оставил огромную дыру в государственных финансах. Это были двое “золотых мальчиков” своих партий – спокойные, уверенные в себе, образованные, богатые. Они были умеренными и ориентированными на модернизацию – безупречные продукты своего безупречного происхождения, новые Блэры для новой эры. Но они двигались к катастрофе
И Кэмерон, и Клегг были выбраны лидерами своих партий в ходе праймериз в американском стиле. В то время подобные голосования превозносились в качестве свидетельства “демократизации” – столь необходимого лекарства для лечения старой и больной конституции. На самом деле все было иначе. Вместо того, чтобы привнести в процесс больше демократии, они сделали обратное: они предоставили крошечным фракциям возможность отправлять своих “трибунов”, чтобы те бросали вызов парламентскому правлению”.
NB! Мы бы описали этот процесс так: там, где традиционно господствовала элитарность, возобладала демократия в ее худшей – популистской и демагогической форме. Абсолютно аналогичные процессы параллельно происходили и в Лейбористской партии.
Проблема заключалась в том, что люди, возглавившие обе основные партии Британии, были абсолютно не готовы к масштабу вызовов, которые встали перед Соединенным Королевством.
“Кэмерон и Клегг приступили к работе по сокращению государственных расходов с необычайным усердием и жесткостью. В результате Великобритания пережила самое медленное экономическое восстановление в своей истории, а это означало, что коалиционному правительству не удалось свести баланс, как оно надеялось, – то есть все случилось так, как предсказывали лейбористы. Британские власти оказали финансовую поддержку банкирам и далее наблюдали за тем, как те богатеют, в то время как остальная часть страны становилась все беднее. Неудивительно, что народ возмущался. Несмотря на то, что Кэмерон и Клегг позже выступали против популистов, агитировавших за Brexit и отвергавших мнение “экспертов”, которые отговаривали от выхода из Евросоюза, сами же они проигнорировали консенсус экономических экспертов, которые предостерегали от таких жестких мер экономии.
К тому времени, когда Кэмерон стал премьер-министром, глобальный финансовый кризис уже превратился в европейский кризис, угрожавший самому существованию евро. В тот момент очаг напряжения, заложенный Мейджором в компромисс Европы и Великобритании двумя десятилетиями ранее, наконец вспыхнул. Столкнувшись с потенциально фатальным кризисом, страны еврозоны объединились с целью проведения экстренных реформ, направленных на стабилизацию их валюты. Когда они это сделали, Кэмерон начал паниковать по поводу угрозы для британских интересов со стороны более сплоченного блока еврозоны – это было неизбежным следствием компромисса Мейджора. После того, как требования Кэмерона о новых гарантиях британских интересов были проигнорированы, он наложил вето на реформы еврозоны. Но еврозона все равно эти реформы провела. И через год после начала премьерства Кэмерона, то есть в 2011 году, кошмарный сценарий с изоляцией Великобритании внутри Евросоюза стал реальностью.
В течение следующих пяти лет британский премьер-министр предпринял серию авантюр, закончившихся катастрофой. Встревоженный провалом своего вето, Кэмерон пришел к выводу, что Великобритании необходимо полностью пересмотреть вопрос о членстве в Евросоюзе – и вынести его на референдум, который он пообещал в 2013 году. К тому времени он также согласился на проведение референдума о независимости Шотландии. Будущее Британии было поставлено на карту даже не один раз, а два.
В первом из этих двух состязаний, а именно в референдуме по вопросу о независимости Шотландии в 2014 году, Кэмерон победил, но лишь с минимальным перевесом. Когда год спустя он боролся за переизбрание, предупреждая английских избирателей об опасности правления “шотландцев” [речь идет о предвыборной “страшилке” – парламентской коалиции лейбористов и Шотландской национальной партии, выступающей за независимость – ред.], результатом стала победа тори, гарантировавшая проведение референдума по вопросу о членстве в Евросоюзе, поражение его партнера по коалиции Клегга и революция в Шотландии, где контроль над ситуацией получила националистическая партия, выступавшая за независимость. С того момента Великобритания постоянно находится под угрозой распада.
Через год после победы на выборах Кэмерону пришлось сдержать свое обещание касательно проведения референдума по вопросу о членстве в Евросоюзе, он его проиграл и ушел в отставку. Как и в случае с Шотландией, он отказывался поддерживать какие-либо приготовления к возможности победы тех, кто выступал за выход Великобритании из Евросоюза. После себя Кэмерон оставил разобщенную страну и парламент, который не хотел Brexit, но которому было поручено осуществить этот процесс, совершенно не представляя, как это сделать. По любым мыслимым меркам это было катастрофическим промахом в области государственного управления”.
NB! с неизбежностью наступил момент, когда проблемы и промахи, копившиеся годами и десятилетиями, собрались в один снежный ком, противостоять которому выпало неподготовленным к такой ситуации людям. Причем, не только с точки зрения компетентности, но и психологической устойчивости.
Тереза Мэй стала компромиссной фигурой: она “была серьезным, квалифицированным и вдумчивым консерватором, которая ранее выступала против Brexit, но которой пришлось взять на себя ответственность за него. Однако она была попросту не способна выполнить эту задачу. Чтобы быть премьер-министром, необходимо не только усердие и серьезность, но и политическая хватка, а также способность вести за собой людей. У нее было слишком мало и того, и другого”.
Здесь автор между строк поднимает проблему “технократов”: их нередко пытаются использовать как кризис-менеджеров, иногда даже на первых ролях, но преодоление экономического кризиса должно происходить не только в финансово-экономической, но и социально-психологической сфере [важны не только тяжелые, но правильные решения, но и вера граждан, в то, что “непопулярные” меры ведут к выходу из кризиса], а это, обычно, слабое место технократов.
“Мэй не сумела достичь основной, всеобъемлющей цели своего премьерства, а именно – претворить в жизнь результаты референдума. Она прочерчивала спорные “красные линии”, потом сама же нарушала их, заключала соглашения, которые парламент не принимал, увиливала так, что это граничило с упрямством и, наконец, растеряла поддержку своей партии и парламента. Вдобавок ко всему в 2017 году она назначила выборы, которые ей вообще не нужно было проводить, тем самым выставив свои недостатки и недоработки на всеобщее обозрение”.
И вот, наконец, на сцену вышел Борис Джонсон. Именно он был одним из главных моторов Brexit [как указывает автор, “без него страна, скорее всего, вообще не проголосовала бы за Brexit, не говоря уже о том, чтобы провести это решение через парламент”], и, наконец, получил возможность лично завершить этот процесс. Но проблема оказалась в том, что осуществить “развод” Британии с ЕС оказалось намного сложнее, нежели это представлялось организатором Brexit.
В 2019 году Борис Джонсон наконец получил долгожданную корону, но три года спустя он с позором ее лишился. Несмотря на свое недолгое пребывание в должности, Джонсон стал одной из самых влиятельных и скандально известных фигур в послевоенной британской истории. […] В течение первых шести месяцев пребывания в должности премьер-министра Джонсон метался, угрожая, уговаривая, торгуясь и в конце концов принимая предложенные ему условия. В качестве платы за “реализацию Brexit” он согласился на экономическое разделение Соединенного Королевства, фактически отсоединив Северную Ирландию от Великобритании [в экономическом плане Ольстер de facto остался в Евросоюзе, а между Северной Ирландией и британией возникла по сути таможенная граница – ред.]. Тем не менее, к краху его привела вовсе не его политика, а его моральная несдержанность, а именно участие в вечеринках на Даунинг-стрит в те моменты, когда вся страна была вынуждена соблюдать требования локдаунов, отстаивание непростительного поведения его коллег, ложь и уход от ответственности. В конце концов консервативным членам парламента все это надоело, и они избавились от Джонсона, проложив путь во власть самому маленькому виновнику из всех – Лиз Трасс”.
Что касается Лиз Трасс, то автор статьи очень удачно заметил, что “ее единственным достижением было то, что после ее прихода Джонсон стал выглядеть образцом рассудительности”.
После Лиз Трасс вновь наступил черед компромиссной фигуры – технократа Риши Сунака. По сути, он очередной “золотой мальчик”, сделавший головокружительную карьеру на деньги тестя.
При этом Сунак отнюдь не впечатлил британцев своей работой на посту Канцлера Казначейства [министра финансов]. В подтверждение этого тезиса приведем весьма показательный факт, который говорит о том, что плохая память – сегодняшняя отличительная черта любого электората.
В первом опросе YouGov после избрания Сунака лидером партии, на просьбу оценить работу Риши Сунака на посту канцлера Казначейства, 53% британцев ответили, что он хорошо справлялся с этой работой и только 28% – плохо. Однако, в последнем опросе, когда г-н Сунак еще занимал свой пост в Кабинете Джонсона, 44% британцев считали, что он плохо справляется со своей работой и только 22% – хорошо.