Учение К. Маркса о коммунизме – утопия?

Часть 1. Утопия: сущность и истоки

Можно ли отнести учение К. Маркса о коммунизме в разряд утопий? Почему сам К. Маркс выступал с критикой утопических концепций будущего? Каково место марксизма в системе современного научного обществознания?

Для ответа на эти вопросы необходимо выяснить смысл понятия «утопия» и истоки утопического мышления – этому посвящена первая часть данной статьи.

Ключевые слова: марксизм, наука, утопии, учение, целеполагание, ценности.

Введение

В последние тридцать лет – во время, прошедшее с распада Советского Союза, – учение К. Маркса подвергается яростным нападкам: как со стороны либералов, так и со стороны консерваторов. Понятно, что «выгибая палку, мы перегибаем ее в обратную сторону»: уровень постсоветского неприятия марксизма вполне соответствует тому количеству непомерных восхвалений, какое выпало на долю этого учения в СССР. Возможно, еще не пришло время для спокойного и объективного обсуждения идей К. Маркса – как минимум в нашей стране. При этом учению К. Маркса явно не грозит быть «засыпанным песком истории»: сейчас в рунете активно обсуждается тема «СССР 2.0», а, значит, и возможность возрождения если не марксизма, то некой формы неомарксизма или постмарксизма. Правда, политические партии современной России, позиционирующие себя как коммунистические, являются по содержанию своих программ скорее социал-демократическими: у них нет цели построения коммунистического общества.

В этой статье будет рассмотрено ключевое обвинение, без которого нет, наверное, ни одного критического, а особенно полемического рассмотрения учения К. Маркса – в утопизме. Ирония истории состоит в том, что марксизм сам активно выступал против утопических учений. Создавая в середине XIX в. свою концепцию, К. Маркс и Ф. Энгельс позиционировали ее как научную, противопоставляя утопическому социализму [15].

Проблема утопизма учения К. Маркса неоднократно поднималась в литературе, начиная с так называемой «перестройки». Дискуссии продолжались и в последующие десятилетия. В частности, в 2003 году вышла книга [11] мэтра советской философии Т.И. Ойзермана (1914-2017), в которой марксизм вполне однозначно отнесен к утопическим учениям. Но, с другой стороны, не менее именитый философ В.М. Межуев (1933-2019) выступил с критикой такого воззрения на марксизм [10].

Ученые Западной Европы и Америки тоже не раз обращались к этому вопросу, особенно после распада Советского Союза. Активно обсуждается он и сейчас. Всякий раз, когда капитализм переживает кризис, возникает новая волна интереса к марксизму. Это неудивительно, ведь марксизм – не только учение о коммунизме, но еще и учение о капитализме. «Именно поэтому, какими бы ни были превратности его судьбы, постсовременный капитализм неизбежно вызывает к жизни постсовременный марксизм» [4].

Является ли капитализм преходящей фазой исторического развития, как считал К. Маркс? Вызревает ли в недрах капитализма некое принципиально новое общество – более прогрессивное и более гуманное, которое Карл Маркс XIX веке назвал «коммунизмом»? Все эти вопросы по-прежнему продолжают волновать как отечественных, так и зарубежных обществоведов [1; 6-8; 12-13].

В данной статье мы попытаемся ответить на вопрос, поставленный в названии статьи, с учетом всех этих многочисленных дискуссий. Очевидно, что ответ будет зависеть от того – что мы понимаем под «утопией» и что мы понимаем под «марксизмом». Поэтому всю первую часть статьи мы посвятим выяснению смысла понятия «утопия», истоков утопического мышления, а самое главное – критериев, по которым то или иное учение можно отнести к утопическому.

Что такое «утопия»?

Как известно, слово «упопия» переводится как «место, которого нет» (от греч. ού – отрицательная частица и τόπος – место) [2]. Одновременно это и название идеального общества, обрисованного английским гуманистом, философом, писателем и государственным деятелем сэром Томасом Мором (Thomas More, 1478-1535) в одноименной книге. Так же, как и «Город Солнца» итальянского философа Томмазо Кампанеллы (1623) и ряд других сочинений эпохи Возрождения, они восходили к теории «идеального государства» Платона: Ренессанс возрождал античность (хотя и на основе христианского опыта) не только в художественной культуре, но и в области общественно-политической мысли.

Как и Платон, утопии Ренессанса отталкивались от критики существующих форм социального и политического устройства. Только Платон выступал прежде всего против демократии, а критические стрелы мыслителей Ренессанса были направлены против сословного феодального общества. В противовес ему мыслители создавали образ общества, где нет социального неравенства и его основы – частной собственности, где обществом правят самые умные и достойные люди – носители знания.

Значит ли это, что утопия – некий образ будущего, которого никогда еще не было в действительности? Тут следует заметить, теория идеального государства Платона не была чистой спекуляцией: Платон здесь был не столько мечтателем, сколько консерватором, роматизирующим властные практики древности. Действительно, эти практики демонстрировали высокий социальный статус носителей знания. Как минимум доподлинно известно, что в цивилизациях Древнего Египта (с которыми античные философы были хорошо знакомы) и Древней Индии касты жрецов неизменно стояли выше касты правителей. Эта античная идея – о необходимости поставить знание выше силы – будет потом неоднократно возрождаться в учениях об идеальном обществе, которые мы встречаем в европейской культуре. Есть она и в учении К. Маркса и Ф. Энгельса, в котором говорится о необходимости научного управления обществом и о том, что именно при коммунизме человек возьмет под контроль не только природу, но и «стихию социального развития».

Если же обратиться к теме социального равенства, то стоит согласиться как с основоположниками марксизма, так и с исторической наукой – на ранних стадиях своего развития человеческие сообщества еще не были стратифицированы по имущественному признаку, и можно говорить о существовании социального равенства. Опираясь на переосмысленную на материалистический лад гегелевскую диалектику, марксизм предсказывал неизбежность возвращения мира «на новой ступени своего развития» к его предысторическому существованию в виде бесклассового коммунистического общества. Как справедливо заметил Б. Гройс, анализируя истоки художественного и политического авангарда начала XX века, «само слово “революция” уже даже этимологически означает “возвращение”. В неоплатоническо-гностической традиции революция есть конец определенного зона, то есть тотальная космическая катастрофа, приводящая к возвращению мира в исходное состояние» [5].

Таким образом, ключевые черты будущего (в том числе – и в утопических учениях) – это не чистая выдумка, но абсолютизированное прошлое. Это призыв вернуться к истокам, к началам, то есть к архаике, за которой признается истина социальных отношений и установлений. Значит, утопию нельзя определить как то, чего никогда не было.

Где же начинается утопизм? Есть ли утопия то, чего нет в реальности сегодня и сейчас? Конечно, это тоже не критерий: то, чего сегодня нет, завтра может быть. В конце концов, мы не обвиняем науку в утопизме, когда она строит свои экономические или демографические прогнозы. Мы полагаем, что научные прогнозы могут сбыться, так как они опираются на знание законов природы или общества.

Таким образом, вопрос об утопичности социальных теорий упирается в проблему прогнозирования будущего. Действительно, в «Энциклопедии эпистемологии и философии» понятие «утопия» определяется, как «особый способ социального предвидения, результатом которого является идея или образ совершенного государства, призванного служить образцом общественного устройства» [14]. В отличие от научного прогноза, утопия отталкивается не от сущего (тенденций, закономерностей развития мира, общества, экономики, человека), а от должного. Утверждение возможности этого должного, не подкрепленное ничем, кроме как уверенности, что мир можно и нужно сделать лучше. Утверждение, основанное на желании, чтобы мир стал лучше.

Откуда берутся эти желания и эта уверенность? Где проходит грань между субъективизмом утопии и объективным расчётом науки?

Истоки утопического мышления

В самом общем плане, они восходят к ценностному мышлению: в нём должное противопоставляется сущему. В качестве должного выступает некий идеал, отличный от реальности. В этом плане утопизм вполне конструктивен и связан с человеческим целеполаганием, а также творчеством. Поэтому ряд философов считает утопизм не отрицательным, а вполне позитивным термином. В частности, согласно Карлу Манхейму – автору знаменитого труда «Идеология и утопия», утопия преобразуют реальность, «взрывает существующий порядок», тогда как идеология «стремится к сохранению или постоянному репродуцированию существующего образа жизни». Под утопией он понимает такие феномены сознания, которые, будучи трансцендентны бытию (то есть, находятся за его пределами), стремятся «преобразовать существующую историческую реальность, приблизив ее к своим представлениям» [9, с. 167].

Заметим, что целеполагание есть фундаментальное, сущностное свойство человеческой деятельности. Цель – это идеальный образ желаемого результата. «Идеальный» не только в том смысле, что этот образ не материален, то есть находится в сознании человека, но и в том смысле, что он, как правило, совершенен. В этом плане наше мышление исходно «утопично». Но лишь исходно! Когда же мы приближаемся к своей цели, то получаем возможность разглядеть её лучше, в том числе – все её недостатки. В итоге путь к цели оказывается более тернистым, чем мы предполагали, а полученный результат – иногда далеко не тем, что было исходной целью. Адекватное, реалистическое сознание всегда видит эту разницу – между идеалом и ее воплощением в действительности, более того – воспринимает эту разницу как нечто естественное и закономерное, как стимул к дальнейшей деятельности и развитию, как новый этап познания мира. В противном случае можно говорить об утопическом мышлении уже в полном смысле этого слова, граничащем с неадекватностью и даже параноидальностью.

Откуда же берутся представления о должном? Идеальные образы нашего индивидуального сознания (они же – цели) обычно черпаются из общественных идеалов. Традиционная культура давала пищу для таких идеалов, рисуя образ некого «Золотого века», оставшегося в прошлом. Память об этом «Золотом веке» должна была освещать дорогу при каждом шаге в будущее. Таким образом, мы видим, что идеал, как и утопия, на нем основанная, есть не то, чего никогда не было, а то, что как раз уже было – в глубокой древности. Только традиционная культура рассматривает идеал «Золотого века» всего лишь как некий маяк для настоящего, отдавая себе отчет в том, что сегодняшний (профанный) мир не может в полной мере вместить в себя образы ушедшего сакрального времени. Утопическое же мышление отличает уверенность, что идеал можно всецело воплотить в реальность.

Если же обратиться к христианской культуре, то образ идеального будущего («Град Божий») там находится не в прошлом, а именно в будущем, которое грядёт, и о котором каждой христианин просит в своей ежедневной молитве: «… Да будет воля твоя на Земле, как и на Небе». Однако это будущее осуществится не силами человека, но как чудо, исходящее от Бога – в этом главное отличие религиозного образа будущего от утопического. К этому будущему человек может себя только приготовить, но не может его создать здесь и теперь.

Научный прогноз объединяет с утопией в этом вопросе только общее противостояние религии, то есть, надежда на социальный прогресс, совершенный силами самого человека и общества. Однако согласно науке, будущее вызревает в ходе объективных тенденций социального развития. Соответственно, наше будущее определяется в первую очередь этими тенденциями, а не нашими желаниями и мечтами о совершенном социальном устройстве. Утопические же учения, как правило, связывали надежду о переустройстве мира с выдающимися личностями, с гениальными политическими лидерами. В частности, известно, что Платон дважды ездил к восточным деспотам Дионисию и его сыну, пытаясь наставить их на путь создания идеального общества. В обоих случаях эти поездки закончились неудачей, а один раз даже продажей философа в рабство.

Итак, способность человека к целеполаганию, а также основанное на нем ценностное мышление, взыскующее должное и стремящееся преобразовать сущее, культурные образы совершенного мира, хранящиеся как историческое предание – всё это истоки и материал для утопического мышления.

Где начинается утопия?

Однако термин «утопия» мы употребляем всё же в негативном плане, несмотря на почтенность и основательность его истоков. Почему? Потому что речь идет о целях, которые не могут быть достигнуты, то есть являются некими миражами, на которые люди могут зря растратить свои силы, ресурсы и даже жизни. Невозможность их достижения может быть объяснена:

1) принципиальным различием между идеалом и реальностью: другими словами, несовершенством мира, которое может быть преодолено только через божественное вмешательство, но не через человеческое деланье (религиозная точка зрения);

2) наличием объективных законов развития общества, в соответствии с которыми тенденции развития общества могут не совпадать с желаниями и идеалами того или иного мыслителя (научная точка зрения); наличие этих законов, как правило, не признается утопическим мышлением, но даже в случае их принятия, между мыслителями возможны расхождения в предоставлениях о тенденциях и моделях социального развития, что неизбежно приводит к выводу об утопичности представлений оппонента.

Обобщаем все вышесказанное: вывод об утопичности того или иного учения зависит от той картины мира (в том числе – картины социальной реальности), в которой пребывает судящий его мыслитель. То, что недостижимо в рамках одной картины миры, может мыслиться достижимым в другой. Например, если считать капитализм вершиной всякого социального развития, за которым следует конец истории, то тогда учение К. Марса, разумеется, утопия [8]. Если считать природу человека греховной и эгоистичный, полагая при этом, что ее нельзя исправить никаким воспитанием, то тогда коммунизм – тоже, безусловно, утопия.

Радикальная критика марксизма возможна и с позиций религиозной картины мира. Например, Н.А. Бердяев в своей книге «Царство Духа и царство кесаря» пишет: «Марксизм не есть социальная утопия, возможен опыт реализации марксизма в социальной жизни. Но марксизм – духовная утопия, утопия совершенной рационализации всей человеческой жизни. Он есть духовная утопия, претендующая ответить на все запросы человеческой души именно потому, что он претендует победить трагизм человеческой жизни. Только потому, что человек отчужден от самого себя и выброшен вовне, может явиться претензия победить трагизм человеческого существования внешней социальной организацией жизни. Наиболее жалка и низка претензия победить трагизм смерти – главный трагизм человеческого существования» [3, с. 155].

В контексте такой критики утопия может стать антиутопией: образом нежелательного будущего. «В широком смысле под антиутопией понимают направление мысли, отрицающее возможность достижения совершенного общества, установления справедливого общественного строя, изображение вымышленных обществ, которые никак не могут считаться идеальными, и прежде всего не являются таковыми в глазах их авторов» [14]. Марксизму «посчастливилось» попасть и в эту категорию утопий по причине усмотрения некоторыми мыслителями XX века в его учении о коммунизме проекта «тоталитарного общества».

Вывод

Итак, утопию нельзя определить как то, чего никогда не было: утопические образы будущего – это не чистая выдумка, но абсолютизированное прошлое человечества, представленное в традиционных культурах как историческое (оно же – мифологическое) предание. Возможность утопии начинается не с вопросов о прошлом или настоящем, а с вопроса прогнозирования будущего. Речь идет о целях, которые не могут быть достигнуты в силу ряда объективных причин. Как правило, утопическое мышление (и в этом его ключевое отличие от научного прогноза) склонно игнорировать объективную реальность, отталкиваясь не от сущего (тенденций, закономерностей развития мира, общества, экономики, человека), а от должного.

Истоки утопического мышления восходят к способности человека к целеполаганию, а также к основанному на нем ценностному мышлению, взыскующему должного и стремящемуся преобразовать сущее. Однако утопическое мышление не видит принципиальной границы между идеалом и действительностью либо пребывает в уверенности, что идеал можно воплотить в реальность с помощью выдающихся личностей (против чего выступает как религиозное, так и научное мышление).

Таким образом, отнесение того или учения к утопии зависит, в конечном счете, от картины мира (в том числе – картины социальной реальности), с позиций которой идет оценка данного учения.

Дальнейшие исследования

Опираясь на полученные выводы, в следующей (второй) части статьи мы продолжим исследование утопического мышления, а именно – ответим на вопросы: в чем основоположники марксизма видели утопизм у своих предшественников, почему и насколько правомерно они настаивали на научности своей теории?