Традиционализм советской культуры

Статья рассматривает советскую культуру как результат сложного, преимущественно конфликтного, взаимодействия традиции и революции.

Ключевые слова: компромисс, конфликт, культура, революция, традиция, традиционализм.

Введение

Любая революция порождает больше надежд, чем может быть осуществлено на практике. В порыве воплотить некий социальный идеал в действительность революция сталкивается с некими реалиями, с которыми ей приходится считаться, еще и еще раз убеждаясь, что жизнь сложнее и многообразнее любого Идеала.

В суровых строчках пролетарского гимна «Интернационал» звучали слова: «…мы старый мир разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем». Действительно, широкие народные массы при СССР получили возможность «стать всем». Однако для строительства нового мира по всем законам физики и метафизики понадобилась некая точка опоры, поэтому кое-какие основания «строго мира» большевикам все же пришлось оставить. Если сказать еще точнее, то русская революция обнаружила: есть основания, которые просто нельзя разрушить – они настолько крепки, что не рушатся, ни при каких социальных катаклизмах. Основа основ. Это, собственно, и есть «традиция».

Очевидно, что традиция есть в любой культуре, в том числе и советской. Причем речь идет не только о «революционных традициях»: понятно, что советское общество со временем выработало свои собственные. Речь идет о том, что советской культуре пришлось сохранить и даже восстановить те традиции и традиционные институты (семья, государство, церковь), которые поначалу планировалось сразу же смести как элементы «ветхого (старого) мира». В итоге советская культура сложилась как продукт сложного взаимодействия традиции и революции. Как любая культура, она не была полностью унифицирована, а скорее напоминала слоеный пирог, где в одних пластах господствовала традиция, а в других – революция и ее новые традиции. Тем не менее она представляла из себя нечто целостное.

Осознание этой «многослойности» советской культуры необходимо для того, чтобы преодолеть либерально-нигилистическое отношение к ней как к чему-то простому, понятному и к тому же в историческом плане случайному. Пришла пора встроить советскую культуру в историю нашего отечества в виде одного из закономерных и далеко не худших этапов его развития.

В данной статье мы рассмотрим формы конфликтного взаимодействия революции и традиции, в том числе – границы советского традиционализма (в каких моментах революции пришлось пойти на компромисс, отдав некие культурные территории во владение традиции), а также выясним возможность сотрудничества традиции и революции. Для начала рассмотрим ключевые понятия.

1. «Традиция» и «революция»: смысл понятий

В понятии «традиция» философы выделяют, как правило, три основных аспекта (они же – подхода) [5].

Во-первых, традиция – это некая норма, поэтому говорится о традиции «национальной», «народной», «групповой», а также «культурной», «научной», «художественной» и т.д.

Во-вторых, это то, что обеспечивает преемственность поколений и эпох. «Традиция выступает посредником между современностью и прошлым, механизмом хранения и передачи образцов, приемов и навыков деятельности (технологий), которые явочным порядком входят в реальную жизнь людей и не нуждаются в каком-то особом обосновании и признании, кроме ссылки на свою давность и укорененность в культуре» [4].

В-третьих, это не просто некая норма из прошлого, а именно та, которая помогает решать задачи сегодняшнего дня. «При рассмотрении традиции в рамках данного подхода имеет значение не общественное наследие как таковое, сохранившееся из прошлого, а то, как оценивается конкретный сохранившийся элемент этого наследия современниками» [5, с. 18]. В этом плане традиция выступает как «необходимое условие сохранения, преемственности и устойчивости человеческого бытия, предпосылкой и конституирующим началом формирования идентичности человека, группы или целого социума» [4].

По совокупности всех этих аспектов, традиция является основой стабильности общества, а также эффективным инструментом и надежным механизмом его стабилизации в переходные или кризисные эпохи. Это «элемент общественной самоорганизации», который «обеспечивает целостность, уникальность и инвариантность социальной группы относительно меняющихся исторических условий» [1, с. 30].

Традиция выражает коллективистские начала общества, является «механизмом хранения и передачи образцов, приемов и навыков деятельности (технологий), которые явочным порядком входят в реальную жизнь людей и не нуждаются в каком-то особом обосновании и признании, кроме ссылки на свою давность и укорененность в культуре» [1, с. 32].

Революция является антиподом традиции, вступает с ней в конфликт как новое против старого. В самом широком смысле революция – это «радикальное, коренное, глубокое качественное изменение, скачок в развитии общества, природы или познания, сопряженное с открытым разрывом с предыдущим состоянием» [1, с. 29].

В обыденном сознании революция очень часто связывается с ее внешними проявлениями, поэтому ее часто путают с политическим переворотом, ассоциируя с маршами протеста, уличными боями и проч. Поэтому следует особо подчеркнуть, что революция в отличие от переворота (как, впрочем, и от реформы, осуществляемой самим госаппаратом) есть глубинная трансформация общества, затрагивающая все его сферы, в том числе – экономические отношения. Понятая таким образом революция оказывается не результатом чьего-то произвола, а выражением основополагающих тенденций развития общества, качественным преобразованием социальной системы на основе накопленных количественных изменений. Шумные политические перевороты – это лишь вершина айсберга, лишь эхо тектонических движений в глубине общества. Это «эхо» может иметь разную форму: от относительно мирной смены власти (как это произошло при распаде СССР) до кровопролитных и многолетних гражданских войн, как это было на заре существования Советского Союза.

• Компромисс революции с традицией

Недавно (в 2021 г.) вышла большая коллективная монография под названием: «Границы советского традиционализма: из опыта русского народа в XX веке» [2], написанная  исследователями отдела русского народа Института этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая РАН. Правда, под научной объективностью этого солидного труда чувствуется сильное клокотание консервативной идеологии, не питающей никакой симпатии ни к коммунизму, ни к революции. Тем не менее, в нем разворачивается очень широкая панорама советского традиционализма: от феномена религиозных коммунистов до сохранения народных традиций в советском общепите.

Понятие «советский традиционализм» определяется в монографии так: «практика советского государства по созданию границ лояльности для традиционности» [2, с. 15]. Главная идея, которая проходит красной нитью через всю монографию, сформулирована следующим образом: «…все самое великое, самое значительное советская власть построила не на песке, не на иллюзиях, не на обмане народа, а на использовании энергии и жизни традиции, но при этом убивая традицию. Победа была там, куда включалась традиция, отдавая добровольно свою силу даже не революции, а России и традиционным ценностям, осознавая, что понятия «Родина», «вера», «Церковь», «долг и честь», «справедливость», «истина» выше всего сиюминутного и мелкого. Это главное, что нам удалось выяснить» [2, с. 683].

Таким образом, сохранение дореволюционных традиций в советский период – это не только результат невозможности за несколько лет или десятилетий «выкорчевать» то, что прорастало в народе сотни лет (особенно ярко это видно на примере борьбы с религией, которая проводилась практически весь период существования советской власти, но не привела к желаемым результатам). Это еще и результат сознательного компромисса, на который пошло большевистское государство, не дождавшееся «мировой революции» и вынужденное строить социализм в отдельно взятой стране.

Для укрепления государства и сохранения страны нужно было опираться на некую силу, и ею чаще всего оказывалась именно сила традиции. Так, один из авторов монографии С. С. Крюкова видит в качестве одного из источников советского права крестьянские обычаи. Она пишет, что в 1920-е гг.«для крестьян традиционный уклад в решении повседневных деревенских нужд в условиях революционных потрясений и становления нового права оставался залогом хоть какой-то стабильности, своего рода платформой для адаптации к изменившимся условиям жизни. Советское официальное право, несмотря на всю противоречивость законодательных норм этого периода, также продолжало ориентироваться на обычай как один из источников социального, экономического и политического регулирования в деревне, инструментализировало его» [2, с. 369]. Даже в русской постсоветской деревне, по мнению С. С. Крюковой, «…соблюдение взаимных обязательств подкрепляется не буквой закона, а прежде всего комбинацией межличностных и коллективных механизмов регулирования отношений. Собственно юридические способы обеспечения исполнения подобных соглашений используются редко и лишь в ситуации крайне острого конфликта» [2, с. 404].

• Сотрудничество традиции и революции

В конфликте революции с традицией были моменты не только конфронтации или вынужденного компромисса (взаимных уступок), но и периоды сотрудничества. Сотрудничество является наиболее желанным и самым конструктивным решением любого конфликта. Оно возможно тогда, когда конфликтующие стороны заканчивают «позиционный торг» и находят общий интерес. Безусловно, грозящая стране внешняя опасность – это та ситуация, когда внутренние распри должны быть закончены.

Уже накануне Великой Отечественной войны советское государство стало преодолевать прежнее нигилистическое отношение к дореволюционному прошлому. В 1940 году появился новый учебник по истории для десятого класса. В нем излагалась концепция, существенно отличная от «Истории гражданской войны» (1936 и 1938) и сталинского «Краткого курса истории ВКП (б)» (1938). В ней впервые советская история установила свое преемство с русской историей. Более того, благотворное воздействие на русское рабочее движение европейского научного коммунизма сделало СССР наследником прогрессивного развития всего человечества.

За этим мировоззренческим сдвигом советского сознания внимательно наблюдало русское зарубежье. В частности, в газете младороссов «Бодрость» князь Сергей Сергеевич Оболенский (1908–1980) опубликовал статью «Традиция и революция» [3], где дал такой комментарий происходящему: «Синтез революции и традиции будет. Россия неудержимо идет к нему» [3, с. 177]. Он выразил свое согласие с тем, что «…революция, действительно, корнями своими уходит в Русскую историю и является этапом Русского исторического пути» [3, с. 175]. Правда он не был уверен, что сталинизм способен «до конца раскрыть эту истину и сделать из нее все надлежащие выводы», так как «сталинское понимание истории начисто отрицает после-петровскую политическую традицию, как таковую» [3, с. 175]. Тем не менее, «силою вещей, Сталину приходится опираться на возрождающуюся Российскую государственность. Геополитически, Советский Союз есть прямое продолжение Российской Империи; духовно, он жив традиционными силами Русского национализма и имперского патриотизма» [3, с.176].

Прогноз кн. Оболенского относительно будущего «синтеза революции и традиции» вполне подтвердился уже в ближайшие годы – как минимум в сфере отношений советского государства и русской православной церкви. «На 1945–1946 гг. пришелся пик в улучшении церковно-государственных отношений. Это объяснялось <…> острой заинтересованностью советского руководства в международной деятельности Московской Патриархии. В первые послевоенные годы государство сделало целый ряд значительных уступок, нарушающих закон 1929 г.» [7]. Например, пять представителей Московской Патриархии получили приглашение присутствовать на июньском параде Победы. «А вскоре Совнарком постановлением от августа 1945 г. предоставил Патриархии, епархиальным управлениям, приходским общинам, вопреки ленинскому декрету 1918 г., ограниченное право юридического лица. Им разрешалось создавать финансовые счета, заключать сделки, покупать строения, открывать предприятия, осуществлять найм работников» [7].

Правда этот «союз традиции и революции» продлился недолго. «Времена хрущевской оттепели обернулись для представителей различных конфессий лютым морозом. Сильнейший удар был нанесен и по Русской Православной Церкви как самой влиятельной и многочисленной в стране» [7].

Однако возрождение традиции соборности помогло не только одержать победу в Великой Отечественной войне, но и восстановить послевоенное народное хозяйство. Кроме этого «в 60-е годы прошлого века традиции как фактор самоорганизации бытовали в СССР в формах коммунистической морали» [1, с. 33]. Знаменитый «моральный кодекс строителя коммунизма», вошедший в тексты Третьей Программы КПСС и Устава КПСС после XXII съезда (1961), действительно, может быть рассмотрен как новый компромисс революции с традицией – в данном случае, христианской.

Выводы

Итак, будет большим упрощением видеть в советской культуре только революционное начало, отрицающее и сметающее традицию. Традиции и революция должны быть рассмотрены в диалектике.

Конфликт между старым и новым, между традицией и революций, как и любой конфликт, может быть решен по-разному: победой одной из сторон, компромиссом или сотрудничеством.

В истории советского общества были и периоды и открытой конфронтации, и периоды компромисса и даже сотрудничества революционных и традиционных элементов. Конфронтация не закончилась полной победой ни одной из сторон. Компромисс привел к установлению границ традиционности, формированию «многослойности» советской культуры, и был, по-видимому, основной формой решения конфликта. Однако перед лицом внешней угрозы мы видим переход от компромисса к сотрудничеству: именно таким было взаимодействие атеистического государства и Русской православной церкви в годы Великой Отечественной войны.