Китайский «Большой скачок»: предыстория, реализация, последствия

Аннотация. В статье рассматривается китайский опыт интенсификации социально-экономического развития в конце 50-х – начале 60-х годов. Этот опыт вошел в историю под названием «Большого скачка». Автором идеи стал лидер Китая Мао Цзэдун. Статья посвящена предыстории, реализации и негативным последствиям этой всекитайской инициативы.

После окончания Второй мировой войны отношения между вчерашними союзниками начали портиться. Сталин полагал, что СССР как главный победитель в войне, как страна, понесшая на своих плечах основные тяготы борьбы с фашизмом, имеет право на особое положение. К тому же мечта о мировой революции никуда не делась: советское руководство поддерживало интернациональное коммунистическое движение, на гербе Страны советов всё еще оставался сакраментальный лозунг «Пролетарии всех стран соединяйтесь». Всем было понятно, что хрупкое потепление между союзниками отнюдь не надолго.

Считается, что «спусковым механизмом», запустившим холодную войну, стала фултонская речь Черчилля, произнесенная им в 1946 году в США. Отметим, что в тот момент он уже не занимал ключевую должность в Великобритании. 5 июля 1945 года в соединенном королевстве прошли выборы, в которых черчиллевские консерваторы потерпели поражение. Несмотря на то, что бывший премьер формально возглавил оппозицию, он начал отходить от дел. И по сути, к моменту 1946 года существовал на правах «частного лица», да и возраст был уже серьезный – 72 года. Впрочем, он все еще оставался одной из самых заметных политических фигур мира.

Возможно, именно из-за такого двоякого статуса ему и было властными кругами Запада доверено вбросить в общественное мнение тему конфронтации с СССР, в частности, и с коммунистическим движением в целом (как известно, Черчилль к тому же был ярый антикоммунист). А еще идею единства Запада перед «красной угрозой», объединения военных усилий.

Была ли это инициатива самого Черчилля, или его кто-то подговорил, так или иначе, а сегодня историки говорят о том, что именно фултонская речь и запустила холодную войну. Черчиллевский «месседж», конечно, не остался не замеченным в СССР. Руководство страны понимало, что противостояние с Западом становится неизбежным, что компромиссы, которых удалось добиться в недавнем прошлом, нужно забыть. Почти сразу после этой речи Сталин в «Правде» высказался предельно жестко об англо-американском неоколониализме и о Черчилле, в частности. Глава Советского Союза назвал англоязычный мир расистами, которые всех остальным считают людьми второго сорта, сравнил Черчилля с Гитлером, признав их, по сути, одинаковыми!

В таких условиях стало ясно, что СССР нужны крупные союзники, которые могли бы стать опорой в близящейся новой войне. А то, что она может быть снова горячей, а не холодной, такой вариант развития событий был вполне вероятным. Разумеется, советское руководство начинает искать союзников среди других коммунистов. И логично взоры Сталина устремляются в сторону Китая, где идут активные боевые действия. В сороковые годы разделенный Китай (на условно говоря, часть буржуазную и часть коммунистическую) ведет войну с японскими интервентами. После отражения агрессии от внешнего врага китайцы начинают воевать друг с другом. Если проводить аналогии с нашей гражданской, то в роли «белогвардейцев» выступает ориентированный на Запад Гоминьдан, а в роли «красных» – китайские коммунисты во главе с Мао. Разумеется, «красным» Советский Союз оказывает всяческую поддержку. В итоге коммунисты побеждают, в 1949 году Мао Цзэдун объявляет о создании Китайской Народной Республики.

Между тем, холодная война набирает обороты. Пока в СССР был у власти Сталин, отношения между Советский Союзом и Китаем были самые теплые. Советские специалисты тысячами выезжают в «братскую страну», чтобы наладить там производство. Идеологически всё подается как единение двух народов. Крылатой стала строчка из песни «Москва – Пекин»: «Русский с китайцем – братья навек…», кстати, песня создана в 1949 году.

Однако в 1953 году умирает Сталин. К власти приходит человек совсем другого характера, склада ума, политических ориентаций – Никита Хрущев. Да еще и случается пресловутый ХХ съезд партии, на котором новый генсек разоблачает культ личности Сталина. Могло ли такое понравиться китайским товарищам? И это притом, что Мао действовал во многом сталинскими методами, да и карьера его в партии была похожа на сталинскую. Можно предположить, что Мао действительно расценивал Сталина как человека, близкого по духу. Хрущев же был явный чужак, выскочка.

Противоречия между СССР и Китаем нарастают. Мао Цзэдун нередко выступает с жесткими высказываниями в адрес «буржуев». Он говорит о большой войне ради грядущего процветания человечества и воцарения коммунизма на всей Земле. Воинственная риторика Мао поддержки в СССР не находила: страна не хотела третьей мировой даже ради чаемого мирового коммунизма.

Кроме того, Мао требует, чтобы Советский Союз как можно быстрее дал Китаю возможность построить ядерную бомбу, и доходит в этом чуть ли не до шантажа. СССР вначале действительно многое сделал для поддержки китайского ядерного проекта, но потом, насторожившись, заморозил все контакты в этой сфере. Советская партийная элита начинает нервничать, слова и некоторые действия Мао воспринимаются как опасные и авантюрные. Советское руководство пытается, во-первых, направить китайского лидера «в нужное русло», а, во-вторых, демонстрирует ему, как говорится, «кто в доме хозяин». Логика Хрущева сотоварищи здесь понятна: именно СССР помог установить коммунистическую власть в Китае, именно СССР дал ему технологии и специалистов, внес серьезный вклад как в социально-экономическое, так и в военное развитие восточного соседа.

Разумеется, такие «двойные тиски» были очень неприятны Цзэдуну. Некоторые исследователи также говорят о идеологической подоплеке этого размежевания: якобы Мао считал, что именно Китай сохранил учение Маркса-Энгельса-Ленина а чистоте, тогда как новый хрущевский курс, по сути, контрреволюционен. Так или иначе, с определенного момента Мао ждет повода, чтобы выйти из-под влияния СССР, стать полноправным игроком мировой геополитики. А для этого рано или поздно советский Союз придется оттолкнуть.

В конце пятидесятых прошлого века позиции социализма в мире были весьма крепки. Существовал глобальный прокоммунистический блок, но и немало развивающихся стран, подвергшихся экспансии со стороны Запада, активно искали политическую и экзистенциальную альтернативу колониализму. Поэтому левые идеи были так популярны и цивилизационно привлекательны. Пока еще во главе коммунистического движения стоял Советский Союз, но эту роль вполне мог взять на себя и набиравший силу Китай. Главное, что на то была и идейная подоплека – теоретически выверенное и готовое для мировой «ретрансляции» учение Мао – маоизм.

Размежевание между СССР и Китаем было постепенным, уже с конца 50-х годов страны делают отчетливо недружественные жесты в отношении друг друга. Желание Мао Цзэдуна составить конкуренцию СССР в плане флагмана мирового коммунизма окончательно созрело к 1960 году. И борьба за лидерство внутри «левого блока» стала во многом причиной китайского «Большого скачка».

Историки считают, что окончательно раскол между двумя сильнейшими коммунистическими странами оформился в июне 1960 года во время Бухарестской конференции представителей коммунистических и рабочих партий. Советская сторона здесь выступила с критикой Коммунистической Партии Китая, китайцы, в свою очередь, обвинили Советский Союза в отступлении от коммунистических идей. Вот какое сообщение появилось, например, в главной китайской газете «Жэньминь жибао»: «На самом деле, накануне этой встречи делегация КПСС, возглавляемая Хрущевым, раздала или зачитала соответственно представителям братских партий Информационную записку ЦК КПСС от 21 июня, адресованную ЦК КПК. Эта Информационная записка содержит в себе всесторонние и беспочвенные клеветнические нападки на Коммунистическую партию Китая и представляет собой антикитайскую программу руководства КПСС» (1). В дальнейшем противоречия между странами только нарастали.

Китаю нужно было сделать что-то действительно эпохальное, чтобы стать во главе мирового коммунистического движения и потеснить СССР. И Мао решил устроить гонку: кто первый в мире построит коммунизм, ему казалось, что стоит только захотеть – и всё сбудется. Удивительно, но именно Мао Цзэдуну приписывают слова: «Мудрая обезьяна сидит на вершине горы и наблюдает за схваткой двух тигров в долине». Часто это изречение трактуют так: пока сверхдержавы США и СССР изнуряют друг друга (взаимными «санкциями», гонкой вооружений, участием в локальных военных конфликтах и т.д.), Китай направляет все свои ресурсы для обеспечения будущего геополитического развития. В конце 50-х сам же Мао и нарушил эту мудрость, в которой заключено поступательное, эволюционное движение к цели. И решил сделать что-то наподобие промышленной и аграрной революции в отдельно взятой стране.

У него созрел план интенсификации экономики путем создания т.н. «народных коммун». Как отмечает В.В. Бондарева, «резкий пересмотр всей прежней экономической, социальной, культурной и внешней политики Китая, определяемой установками VIII съезда КПК, начался в 1957 г. и был связан, во-первых, с переходом от планомерной модели развития хозяйства к форсированной (практика «большого скачка» и «народных коммун»), во-вторых, с переходом от коллективного принципа управления страной к авторитарному (установление культа личности Мао Цзэдуна)» (2).

Проект «Большого скачка» обрел свое документальное закрепление благодаря решению Политбюро Центрального комитета Коммунистической партии Китая от 29 августа 1958 года. Считалось, что коммуны обеспечат ускорение социалистического строительства, будут более эффективным способом хозяйствования. На практике это означало массовое переустройство общества на новый лад: наступление на частную собственность, на личную жизнь человека, на его свободное время… Всё должно было быть положено на алтарь грядущего благоденствия. А еще проводилась коллективизация, даже «военизация» всего общества, была введена его строжайшая регламентированность. Словом, Мао Цзэдун ждал именно что «Большого скачка».

Ставка делалась на создание мелких предприятий, что и стало серьезным негативным фактором, ударившим по начинанию Мао. Эффективность их была низка, продукция выпускалась недолжного качества, в итоге вместо прорыва экономика получила ущерб. Показателен здесь пример с выплавкой стали: кустарное ее производство не давало нужного качества, вместо развития отрасли на выходе китайцы получили еще больший дефицит – при обилии бросового чугуна.

Из-за неразумных подходов в сельском хозяйстве начался голод, притчей во языцех стала всекитайская «охота на воробьев», которая нарушила биологический баланс, и невиданно расплодились насекомые-вредители. Советский специалист Г.Н. Куликов, работавший в Китае в период «Большого скачка» вспоминает: «В садовых делах появился скачковый курьез: после уничтожения мух и воробьев оказалось, что садовые деревья не плодоносят кондиционных фруктов, их съедает червь. Этот повсеместный в КНР факт нанес большой урон, поскольку основная часть фруктов шла на экспорт» (3). Словом, недовольство населения росло, экономика проседала, многие хозяйственные связи были нарушены.

В 1961 году руководство КПК признало, что дела идут плохо и что курс надо корректировать. Начался уход от тактики «народных коммун», начались послабления по линии частной собственности: например, людям стали возвращать приусадебные участки. Меры по исправлению ситуации помогли не сразу. «Большой скачок» стал долгосрочным фактором, откинувшим страну в развитии. В итоге серьезно сократилось промышленное и сельскохозяйственное производство, коммунистические идеалы в глазах людей заметно «поблекли». Немало людей и вообще умерли с голоду.

В итоге сам Мао должен был признать, что эта авантюра привела к тяжелым негативным последствиям. Посчитать провал экономики в цифрах очень трудно, так как китайская статистика была засекречена или необъективна. Но даже косвенные подсчеты указывают на колоссальные размеры убытков. Исследователи говорят о как минимум десятилетнем «провисании» китайской экономики, которая только к концу десятилетия смогла оправиться от этого эксперимента. Как отмечает Э.П. Пивоварова: «Не подготовленное экономически такого рода обобществление носило формальный характер и потенциально содержало в себе угрозу хозяйственных срывов, которые и последовали в практике осуществления политики «большого скачка» и «народных коммун» (1958–1960 гг.). Это потребовало «политики урегулирования» (1960–1965 гг.), затем последовало десятилетие «культурной революции» (1966–1976 гг.)» (4).

Сегодняшний Китай стремится учесть негативный опыт своего прошлого и далек от идеализации «Большого скачка». Так, в 2021 году китайское агентство «Синьхуа» опубликовало текст «Резолюции ЦК Коммунистической партии Китая об основных достижениях и историческом опыте столетней борьбы партии». Сообщается, что это третий подобный документ за столетнюю историю Партии.

Вот важная выдержка из Резолюции: «К сожалению, правильный курс, сформированный на VIII съезде партии, не был полностью доведен до конца, были допущены такие ошибки, как движение за «большой скачок», движение за создание народных коммун, а также серьезные перегибы в борьбе против правых элементов. Перед лицом суровой и сложной внешней ситуации в то время, партия уделяла значительное внимание укреплению социалистической власти и прилагала для этого огромные усилия. Тем не менее, ошибки товарища Мао Цзэдуна в его концепции классовой борьбы в социалистическом обществе как в теории, так и на практике становились все более и более серьезными…» (5).

То есть мы видим, что нынешний Китай Мао Цзэдуна не канонизировал, что современные китайские коммунисты не боятся говорить о промахах родоначальника Китайской Народной Республики. И чуть ли не главный из этих промахов – то самое движение за «Большой скачок».