Орел или дракон? Борьба США и Китая за глобальное лидерство

Аннотация. В статье анализируются процессы обострения соперничества США и КНР в условиях деглобализации. В 2018 г. американо-китайские торговые войны ознаменовали переход от восходящей к нисходящей стадии глобализации. Провалы стран коллективного Запада в борьбе с пандемией COVID-19 на фоне эффективной политики КНР дали Поднебесной исторический шанс на превращение в мировой центр влияния. Внутриполитический системный кризис в США, территориальный и ценностный раскол поставили под сомнение будущее американской демократии как глобальной метрополии. Неустойчивость китайской экономики и критическая зависимость от внешних рынков оставляют исход американо-китайской конкуренции слабопредсказуемым.

Во время «столетия унижений», начиная с Первой опиумной войны 1839–1841 гг. и до Второй мировой войны, китайцы хорошо поняли, какую дорогую цену приходится платить государствам, не способным играть активную роль в мировой политике. Пройдя в 1949–1976 гг. тяжелейшую, но необходимую стадию форсированной индустриализации, китайское руководство начало политику рыночных реформ. После смерти Мао Цзэдуна новый лидер Китая Дэн Сяопин, чудом уцелевший во время «культурной революции», провозгласил внешнюю политику низкого профиля. Старый мудрый китаец отказался от маоистских авантюр, от экспорта революции, рассорившего Поднебесную со всеми соседями.

«Отец китайского экономического чуда» Дэн Сяопин извлек необходимые уроки из успехов своих соседей, Японии, Южной Кореи, Тайваня и Сингапура, сумевших в 1950–1960-е гг. интегрироваться в мировую экономику, получить доступ к финансовым ресурсам и технологиям Запада. Дэн Сяопин считал, что Китай должен отказаться от глобальных амбиций, пока не решит свои внутренние проблемы, пока государство не сумеет накормить население и обеспечить его самыми необходимыми потребительскими товарами. Второй урок в 1985–1991 гг. китайцам дала Коммунистическая партия Советского Союза, провалившая попытку экономических реформ, отказавшаяся от государственной идеологии и разрушившая государственный механизм в ходе красивой, но неосуществимой попытки замены национально-государственных интересов общечеловеческими ценностями. Распад СССР в 1991 г. поставил бывшие советские республики и новые независимые государства на грань превращения из субъектов в объекты международных отношений.

13–17 января 1975 г. 1-я сессия Всекитайского собрания народных представителей 4-го созыва восстановила курс «четырех модернизаций» VIII съезда Коммунистической партии Китая 1956 г. (промышленности, сельского хозяйства, обороны и культуры), сорванных в ходе «большого скачка» и «культурной революции». Китайское руководство сумело одновременно нормализовать отношения и с СССР, и с США, создав благоприятные внешние условия для экономических реформ. По данным Всемирного Банка, в 1979–2017 гг. ВВП КНР увеличился с 149.5 до 12 240 млрд долл, а объем внешней торговли с 20.6 млрд до 4 трлн долл [3, с. 71].

12–18 октября 1992 г. XIV съезд КПК принял решение о создании социалистической рыночной экономики на основании теории Дэн Сяопина о «социализме с китайской спецификой». В 1997 г. на XV съезде КПК были утверждены «две столетние цели». Между 100-летием создания КПК в 2021 г. и 100-летием основания КНР в 2049 г. китайское руководство планировало завершить базовую социалистическую модернизацию, добившись экономического процветания, политической демократии и культурной цивилизации [7, с. 2–3]. Китай удачно использовал как роль соединяющего звена между развитыми и развивающимися странами, так и геополитический статус моста между Восточной и Западной Азией. Стратегическая инициатива «Одного Пояса, Одного Пути» должна связать Евразию единой системой транспортной инфраструктуры, превратив Китай в новый мировой центр силы и влияния.

В ходе рыночных реформ и политики внешней открытости сотрудничество между КНР и западными державами развивалось по восходящей траектории. 1 июля 1997 г. Великобритания передала под китайскую юрисдикцию Сянган (Гонконг), который после Первой опиумной войны стал главным форпостом колониального влияния в Китае. 19 сентября 2000 г. Конгресс США принял Закон о предоставлении КНР режима наибольшего благоприятствования в торговле. В 2001 г. Китай вступил во Всемирную Торговую Организацию. Начиная с 1976 г. китайская экономика поглотила 2 трлн долл прямых иностранных инвестиций и развернула массированный экспорт своей промышленной продукции на мировые рынки

В 2012 г. на XVIII съезде КПК новый лидер Поднебесной Си Цзиньпин провозгласил стратегию строительства «социализма с китайскими характеристиками», создание «общества среднего достатка» и превращение КНР в ведущую мировую державу. Председатель Си окончательно отказался от «внешней политики низкого профиля» Дэна, поставил задачу завершить создание к 2021 г. «общества умеренного процветания», осуществить «четыре прорыва» в экономике, политике, культуре, этике и к 2049 г. закончить начальный этап социалистической модернизации. Китайские компании переносили трудо- и энергоемкие производства в соседние государства, а сами начали переход к постиндустриальным технологиям. Си Цзиньпин декларировал мировое лидерство КНР как «гордого активного члена сообщества наций», обеспечивающего процветание и безопасность для каждого гражданина, мир и справедливость в международных отношениях [7, с. 12–14].

Амбициозные декларации Си Цзиньпина положили начало открытому противостоянию КНР и США. Мировой финансовый кризис 2008 г. стал «первым звонком», возвестившим конец поступательного развития китайско-американского симбиоза. Начиная с 1976 г. Китай последовательно наращивал экспорт в США. Американцы покупали дешевые китайские товары, расплачиваясь напечатанными долларами. До поры, до времени Китай нейтрализовал положительное сальдо внешнеторгового баланса за счет покупки американских облигаций и увеличения внешнего долга США. Китайские труженики обеспечивали американское сверхпотребление, т.к. взамен инженеры и бизнесмены получали доступ к новейшим технологиям.

В 2007/2008 – 2017/2018 гг. количество китайских студентов в американских университетах увеличилось с 81127 до 363341. Из них 19 % обучались на инженерных специальностях, 17,8 % осваивали информационные технологии, 8,4 % изучали физику и медицину, 20,7 % – бизнес и менеджмент. Таким образом, китайцы получили доступ к фундаменту глобального технологического лидерства США – «науке, технологии, инжинирингу, математике» (STEM). После начала экономических реформ китайцы перестали стремиться к ассимиляции и усвоению англосаксонской культуры. Они учили английский язык только как инструмент доступа к современным знаниями, но не как язык, на котором должны были говорить их дети. Завершив образование, квалифицированные специалисты возвращались на родину. Американский «плавильный тигель» потерял свое магическое очарование и больше не привлекал иммигрантов из Азии. Гарвард и другие знаменитые университеты начали работать на своих конкурентов по ту сторону Тихого океана. Массированный трансфер знаний и технологий быстро превращал Китай в опасного соперника Соединенных Штатов.

В отличие от Японии, Китай не собирался оставаться экономическим гигантом и политическим карликом. Новые материальные ресурсы быстро превращали Поднебесную в мощную военную державу. В то время как в 1990–2017 гг. американские военные расходы оставались стабильными, в Китае они возросли в 10 раз. В Пентагоне все отчетливее осознавали, что стремительное развитие китайских вооруженных сил, конфликты с Японией, Южной Кореей, Филиппинами из-за островов в Желтом, Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях – это только первые пробы сил. Главные цели Си Цзинпина – это Тайвань и Сингапур. Ликвидация номинальной гоминдановской Китайской Республики на строптивом острове должна окончательно закончить «столетие унижений» и восстановить статус полноценной мировой державы. Захват Сингапура уничтожит последний осколок британского колониализма в Восточной Азии и обеспечит беспрепятственный проход китайским судам из Тихого в Индийский океан. Независимый, а фактически прозападный Сингапур в любой момент мог стать клапаном, блокирующим китайский «Пояс и Путь» в Европу и угрожающим жизненным китайским интересам.

После вялой и пассивной реакции Барака Обамы на стремительное возвышение нового конкурента в борьбе за мировое господство в своей инаугурационной речи в январе 2018 г. Дональд Трамп произнес горькую фразу: «Америка в разрухе». По своему эмоциональному накалу она мало уступала знаменитой формуле М. Робеспьера «Отечество в опасности». Новый американский  лидер осознал, что США перестали получать новые выгоды от глобализации. Нация все сильнее раскалывалась на космополитическую элиту и деградирующее большинство бывшего среднего класса.

В 1980–2014 гг. 1 % населения, проживающего в прибрежных мегаполисах и имевших доступ к глобальным финансовым рынкам, увеличил свое богатство с 12 до 20 %, а 50 % «глубинного народа» в строгой симметрии уменьшили с 20 до 12 % национального дохода. В деиндустриализированных штатах «ржавого пояса» (Среднего Запада) быстро росли безработица, преступность, конкуренция иммигрантов. «Американская мечта» быстро разрушалась. В мае 2020 г., согласно данным Бюро переписи, всего 42 % американцев были уверены, что их дети будут жить лучше, а 30 % думали, что их положение ухудшится [4, с. 6–7].

Гуру американских консерваторов Патрик Бьюкенен из «непризнанной Кассандры» быстро превратился в «пророка Илью» – глашатая новой политики республиканской администрации. Америка должна вспомнить уроки своих «отцов-основателей» – отказаться от постоянных союзов и от обременительных внешних обязательств. Американский консервативный национализм всегда был изоляционистским. Трамп хорошо усвоил главную мысль Бьюкенена – необходимость в первую очередь решать внутренние проблемы и блокировать незаконную иммиграцию. В июне 2018 г. президент ввел жесткие тарифные ограничения и повысил пошлины на импорт китайских товаров. В этом же году Конгресс принял Закон о пересмотре рисков от иностранных инвестиций, направленный в первую очередь против китайских компаний, покупавших американские предприятия в высокотехнологичных отраслях.

Комитет по иностранным инвестициям Конгресса получил полномочия блокировать слияния и поглощения корпораций, угрожающие национальной безопасности США. В первую очередь запреты касались новейших технологий в сферах аэрокосмической техники, робототехники, аккумулирования энергии, искусственного интеллекта, ЭВМ для обработки больших массивов информации и квантовых вычислений, генной инженерии и биотехнологий [3, с. 71–72]. В США и ЕС были выдвинуты обвинения против КНР в невыполнении взятых перед вступлением в ВТО обязательств, в нарушении правил рыночной конкуренции и в ведении промышленного шпионажа. После того, как Китай ответил симметричными мерами, специалисты в области международных отношений заговорили о новой «холодной войне» в глобальном масштабе [11, р. 688; 12, р. 40–42].

Кто победит: американский орел или китайский дракон? Китайская экономика по-прежнему зависит от западных технологий. Китай в значительной степени исчерпал собственные запасы минерального сырья и энергоресурсов и все больше зависит от российского импорта. С 1960-х гг. Индия остается стратегическим соперником Китая в континентальной Азии. Си Цзиньпин решительно закручивает гайки внутри страны и ведет активную экспансию на внешних фронтах [9; 10]. Демократическая администрация Дж. Байдена несколько снизила накал противостояния со своим главным конкурентом, но непредсказуемые итоги президентских выборов в США в ноябре 2024 г. оставляют финал поединка открытым.