Миф об Атлантиде, как вдохновитель утопий Эпохи Возрождения

В данной работе мы рассмотрим влияние истории об Атлантиде, рассказанной в диалогах Платона на мыслителей Эпохи Возрождения, мечтавших о справедливом государстве и идеальном обществе, проживающем в нем.

В качестве “классических” утопий Эпохи Возрождения мы рассмотрим следующие три работы:

I. “Утопия” [1516 год] Томаса Мора
II. “Город Солнца” [1623 год] Томмазо Кампанелла
III. “Новая Атлантида” [1627 год] Фрэнсиса Бэкона

Слово “классических” взято в кавычки не случайно, – в ту эпоху было написано немало трудов на тему идеального общества. Это было связано с двумя основными факторами:

процессом секуляризации общества и десакрализации власти, что предполагало возможность построения государства и общества силой человеческого разума, выходящей за рамки религиозных норм;

эпохой великих географических открытий, которая породила надежду на то, что идеальное государство уже где-то создано, но до него просто еще не добрались мореплаватели.

Одним из первоисточников мифа о богатом и процветающем государстве, погибшем в результате геологической катастрофы стали два диалога Платона – “Тимей” и “Критий”.

Платоновская Атлантида – “удивительное по величине и могуществу царство, чья власть простиралась на весь остров, на многие другие острова и на часть материка, а сверх того, по эту сторону пролива они овладели Ливией вплоть до Египта и Европой вплоть до Тиррении”.

В наши планы не входит обсуждение реальности Атлантиды, – этой теме скоро уже 2500 лет и никакой ясности здесь нет. В качестве аналогии приведем ветхозаветную Книгу Иова, который проживал в земле Уц, и до сих пор историки и археологи ведут спор о том, где эта земля расположена [наверное никого не удивит, что современные узбекские “историки” находят Уц на территории нынешнего Узбекистана?!].

Но ведь суть истории Иова состоит в постановке сложнейшего теологического вопроса: «Всегда ли несчастье происходит от божественного наказания?», и это никак не связано ни с тем местом, где произошла история Иова, ни, даже, с реалистичностью этой истории. Точно так же обстоит дело с платоновской Атлантидой, которая являет собой мифологизированный образец идеального государства: в чем смысл обсуждения реалистичности существования такого острова, если мы не сомневаемся в том, что описанное Платоном государство является философско-литературным вымыслом?!

В данном исследовании, рассматривая платоновскую Атлантиду в качестве исходной точки для классических утопий эпохи Возрождения, мы выделим следующие ключевые моменты.

I. Диалоги “Тимей” и “Критий” хронологически и композиционно связаны с главным диалогом Платона “Государство”, в котором изложены принципы, на которых должно быть основано идеальное государство.

Напомним, что в “Государстве” утверждается, что правителями должны выступать цари-философы, постигшие высшую мудрость – божественную “идею” [эйдос] государства.

И вот в “Тимее” и “Критии” Платон описывает ранее существовавшее идеальное государство, законы которому дал морской бог Посейдон, а первыми его правителями стали дети Посейдона от смертной женщины, старшим из которых был Атлант. Далее царская власть передавалась по наследству: “От Атланта произошел особо многочисленный и почитаемый род, в котором старейший всегда был царем и передавал царский сан старейшему из своих сыновей, из поколения в поколение сохраняя власть в роду”.

В связи с тем, что философы способны постичь божественную идею идеального государства, для Платона не имел значения момент божественного происхождения законодательства Атлантиды, – на то же, по его мнению, были способны и цари-философы.

При этом цари-философы, готовящие себе смену по принципам, описанным в “Государстве”, даже предпочтительнее, если обратиться к причинам гибели Атлантиды в диалоге “Критон”.

“В продолжение многих поколений, покуда не истощилась унаследованная от бога природа, правители Атлантиды повиновались законам и жили в дружбе со сродным им божественным началом: они блюли истинный и во всем великий строй мыслей, относились к неизбежным определениям судьбы и друг к другу с разумной терпеливостью, презирая все, кроме добродетели, ни во что не ставили богатство и с легкостью почитали чуть ли не за досадное бремя груды золота и прочих сокровищ […]

Но когда унаследованная от бога доля ослабела, многократно растворяясь в смертной примеси, и возобладал человеческий нрав, тогда они оказались не в состоянии долее выносить свое богатство и утратили благопристойность”.

Диалог обрывается на самом интересном месте, когда Зевс, собрав Олимпийских богов, чтобы решить судьбу Атлантиды, впавшей в нечестие, собирается произнести речь.

Впрочем, из начала диалога “Критий” мы уже знаем приговор богов, согласно которому “Атлантида исчезла, погрузившись в пучину”.

II. Высокая степень изолированности идеального государства от окружающего мира. Оно находится на острове, и контакты его подданных с жителями других государств сведены к минимуму.

Т.е., идеальное общество, соответствующее идеальному государству, практически не сталкивается с “дурными примерами” и “пагубными соблазнами”. Оно изолировано от примеров социальных альтернатив, что не позволяет подорвать веру островитян в:

1. идеальность их государственного устройства;
2. мудрость как основателей, так и нынешних правителей государства.

Кроме того, островной характер идеального государства практически исключает возможность покинуть его для недовольных, т.е., у граждан отсутствует возможность избежать установленных законодательных и социальных норм.

Этот принцип полностью “перекочевал” в классические утопии Эпохи Возрождения.

III. Благоприятный климат, богатство и легкодоступность природных ресурсов идеального государства, экономика которого, по сути, является автаркией. Это допущение также передалось классическим утопиям Эпохи Возрождения. Т.е., земля и природа дают в избытке все необходимое и позволяют вести выгодную внешнюю торговлю.

Согласно диалогу “Критий”, “большую часть потребного для жизни давал сам остров, прежде всего любые виды ископаемых твердых и плавких металлов […] Лес в изобилии доставлял все, что нужно для работы строителям, а равно и для прокормления домашних и диких животных. Даже слонов на острове водилось великое множество, ибо корму хватало не только для всех прочих живых существ, населяющих болота, озера и реки, горы или равнины, но и для этого зверя, из всех зверей самого большого и прожорливого”.

После упоминания о том, что остров был способен прокормить стада слонов, что, видимо, должно было произвести особое впечатление на древнегреческого читателя, все остальное воспринимается как должное: “все благовония, которые ныне питает земля […], всякий нежный плод и злак, который мы употребляем в пищу или из которого готовим хлеб, и разного рода овощи, а равно и всякое дерево, приносящее яства, напитки или умащения – всё это тогда под воздействием солнца священный остров порождал прекрасным, изумительным и изобильным. Пользуясь этими дарами земли, цари устроили святилища, дворцы, гавани и верфи и привели в порядок всю страну”.

Это важнейший элемент классических утопий – мы видим общество, которое избавлено от борьбы с природой за выживание, обеспечено всем необходимым и не обременено библейской формулой “в поте лица твоего будешь есть хлеб” [Быт. 3:19]. Очевидно, что и Платон, и авторы классических средневековых утопий считали благоприятный климат и изобилие природных ресурсов необходимым [но не достаточным!] условием идеального общества и государства.

NB! Такой подход сразу же крайне ограничивает “ареал”, где возможно попробовать реализовать на практике описанные теоретические и умозрительные социальные построения.

IV. Подробнейшее описание устройства главного города, архитектурные формы которого соответствуют гармонии чисел и восходят к идеальным геометрическим фигурам. У Платона это объясняется значительным влиянием на его философию учения Пифагора.

Как пишет о платоновской Атлантиде крупнейший русский советский исследователь Платона Алексей Лосев [1893 – 1988] “Везде тут перед нами правильные круги и четырехугольники. Везде правильные и размеренные чередования земляных и водных кругов вокруг акрополя главного города. Тщательно расписываются мосты, каналы, стены, храмы, дворцы, их внешнее и внутреннее убранство, гимнасии, ипподромы, купальни всех видов – для царей, мужчин, женщин, лошадей, открытые и крытые, а также специально проведенные водные источники. Вся география Атлантиды изображена так, что становится понятным, откуда здесь берется вода (из тающих горных льдов), как она распределена по всей Атлантиде, где и как проведена морская вода”.

Авторы утопий Эпохи Возрождения продолжили данную платоновскую традицию, но тут необходимо понимать, что для них, как для высокообразованных людей, хорошо знакомых с теологией, был еще один источник “цифрового” вдохновения, а именно – Библия, Ветхий Завет:

1. Книга “Исход”, в которой дается подробнейшее описание Ковчега Завета и всех связанных с ним элементов [шестов, крышки и херувимов] в локтях;
2. Книга “Числа”, в которой приводятся подробные данные по исчислению народа Израилева, отдельных его колен, священнослужителей, первенцев и т. п.;
3. Книга пророка Иезекииля, в которой дается подробнейшее описание Нового Храма, содержащее размеры в локтях всех элементов этого здания.

V. Платоновская Атлантида носит характер “реставрационной утопии”, – в ней описывается якобы существовавшее 9 тысяч лет назад [примерно 11,5 тыс. от нашего времени] идеальное государство. Это характерный признак “ортодоксального консерватизма” – искать образцы для подражания в “преданьях старины глубокой”.

Авторы утопий Эпохи Возрождения прошли некую эволюцию: они описывали якобы современные идеальные государства, но давно учрежденные и живущие по неизменным древним законам.

В завершении необходимо отметить еще два момента.

Во-первых, Платон в “Критии” описывает и другое государство, созданное богами и победившее в противостоянии с Атлантидой. Речь идет об Афинах, как уделе богов Гефеста и Афины Паллады. Мифические Афины в большей степени являются олицетворением идеала, основы которого описаны в диалоге “Государство”.

Для этих древних Афин, кроме опять-таки идеального географического положения, характерны:

1. гармоничное размещение в городе Акрополя и мест проживания воинов и ремесленников;
2. равенство всех перед законом, включая царей;
3. строжайший запрет на любого рода междоусобицы;
4. культ добродетели, справедливости, славы и красоты тела;
5. отсутствие различий между добродетелями мужчин и женщин, включая воинские;
6. избегание любых излишеств в такой мере, что даже отсутствуют подробные описания жизни и подвигов героев, кроме имен самих героев;
7. воины, постоянным числом в 20 тысяч, составляют особую группу по отношению к ремесленникам и земледельцам;
8. аскетизм воинов, отсутствие у них частной собственности и общность всего имущества.

Во-вторых, несмотря на яркое литературно-художественное описание Атлантиды, целый ряд моментов освещен лишь мимоходом, и мы в большей степени можем представить себе социально-политический строй Афин, нежели Атлантиды:

• нигде не расшифровывается объем и содержание законов, которые Посейдон дал островитянам;
• видимо, законы Посейдона не очень подробны, если раз в несколько лет цари Атлантиды собираются для обновления законодательства и для решения своих споров, которые, судя по всему могут выходить за рамки того, что регулируется законами;
• непонятно, какова иерархия и как распределены полномочия между десятью правящими царями Атлантиды, и в чем старшинство одного из них, живущего в акрополе главного города.

Вновь процитируем Алексея Лосева: “У Платона расписываются небывалые архитектурные и вообще архитектонические постройки, огромное количество каналов и мостов, для чего понадобились целые каменоломни. Спрашивается, кто же работал в этих каменоломнях и по чьему плану, по чьему приказу? Поэтому если присмотреться ближе, то вся эта удивительная красота и изощренное строительство на острове должны были, несомненно, потребовать огромных человеческих усилий. Но задавать вопрос о том, какова была социально-экономическая природа всего этого небывалого по своей красоте строительства, почти бесполезно”.

Видимо именно внешний блеск Атлантиды в сочетании с недосказанностью Платона о ее внутреннем “содержании” и стал магнитом для многих мыслителей, которые наполняли эти прекрасные внешние формы собственным социально-политическим и моральным содержанием.

Ознакомиться с платоновским описанием Атлантиды в диалоге “Критий” можно по ссылке

“Утопия” Томас Мора – первый проект социалистического общества

Автором произведения “Утопия” [1516], давшего наименование всему жанру был Томас (Фома) Мор [1478 – 1535] — английский государственный деятель [лорд-канцлер Англии в 1529—1532 гг], юрист, философ и писатель-гуманист, казненный Генрихом VIII за отказ признать того главой церкви Англии и причисленный к 400-летию казни к лику святых Католической церкви.

Желающим более подробно ознакомитьсям с биографией и политическими взглядами этого выдающегося деятеля рекомендуем ссылку

Авторское название книги – «Золотая книга, столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии» изначально располагало читателя к восприятию поучительной истории.

Утопия в переводе с древнегреческого по одной версии означает “место, которого нет”, по другой – “благое место”; оба варианта не противоречат содержанию [правда, рассказчик утверждает, что страна так названа по имени своего легендарного основателя – Утопа].

Но “место, которого нет” стилистически лучше подходит к имени главного рассказчика – Рафаила Гитлодея, фамилия которого с древнегреческого дословно переводится как “опытный в пустой болтовне” [саркастическая ухмылка истории – фамилия Гитлер выглядит как онемеченный вариант имени “пустой болтун”].

Томас Мор в Утопии активно использовал “говорящие” [для тогдашней просвещенной публики, знающей древнегреческий язык] топонимы, а при издании книги была использована гравюра с вымышленным языком утопийцев. Эта тема раскрыта в материале “Искусственный язык в «Утопии» Томаса Мора” https://habr.com/ru/company/ruvds/blog/594857/

“Утопия” Томаса Мора – прекрасная иллюстрация влияния на гуманистов Эпохи Возрождения как идей Платона об идеальном государстве, так и путешествий Эпохи великих географических открытий [XV – XVII вв.].

Так, рассказчик Рафаил Гитлодей оказывается участником экспедиций Америго Веспуччи, книги которого о ранее неведомых странах были очень популярны в те времена.

“Утопия” разделена на две неравные части (книги), первая посвящена порокам современной Томасу Мору Англии начала XVI века и Европы в целом, вторая – обществу, где в силу идеального устройства таких пороков нет и быть не может.

Первая книга переносит читателя в реалии исторической эпохи начала XVI века. Томас Мор находится в качестве посла короля Генриха VIII в Антверпене для переговоров по спорам, возникшим у английского монарха с испанским императором Карлом V. Там в свободное между переговорами время друг Мора – Петр Эгидий [реальный исторический персонаж] знакомит его с португальским путешественником Рафаилом Гитлодеем, который участвовал в 3-х путешествиях Америго Веспуччи в Новом Свете.

Мы выделим две ключевые идеи Первой книги, которые в рамках более поздних социальных теорий можно отнести к проблемам “базиса” и “надстройки”.

Порочность “базиса” по Томасу Мору заключается в наличии частной собственности:

• «При неоднократном и внимательном созерцании всех процветающих ныне государств я могу клятвенно утверждать, что они представляются не чем иным, как неким заговором богачей, ратующих под именем и вывеской государства о своих личных выгодах”;
• “… где только есть частная собственность, где все мерят на деньги, там вряд ли когда-либо возможно правильное и успешное течение государственных дел».
• «… если она [частная собственность] останется, то и у наибольшей и наилучшей части населения навсегда останется горькое и неизбежное бремя скорбей».

Томас Мор, развивая платоновскую традицию, возводит преступность исключительно к социальным порокам. Главный герой произносит обличительную речь против тогдашней английской политики “огораживания” – про­цесса мас­со­вой экс­про­приа­ции кре­сть­ян­ст­ва круп­ны­ми зем­ле­вла­дель­ца­ми через сго­н кре­сть­ян с пахотных земель для организации пастбищ для овец. Гитлодей завершает свой социально-экономический анализ того, что мы называем сегодня “процессом пер­во­на­чаль­но­го на­ко­п­ле­ния ка­пи­та­ла” страстным призывом: “Верните земледелие, возобновите обработку шерсти, да станет она почетным делом! Пусть с пользой занимается им эта праздная толпа: те, кого до сих пор бедность сделала ворами, или те, кто является теперь бродягами либо праздными слугами, — то есть в обоих случаях будущие воры. Если вы не уврачуете этих бедствий, то напрасно станете хвастаться вашим испытанным в наказаниях воровства правосудием, скорее с виду внушительным, чем справедливым и полезным. В самом деле, вы даете людям негодное воспитание, портите мало-помалу с юных лет их нравственность, а признаете их достойными наказания только тогда, когда они, придя в зрелый возраст, совершат позорные деяния; но этого можно было постоянно ожидать от них начиная с детства. Разве, поступая так, вы делаете что-нибудь другое, кроме того, что создаете воров и одновременно их караете?»

Что же касается “надстройки”, то и здесь Томас Мор устами Гитлодея дает безжалостную оценку тогдашней системе власти, при этом печально замечая: “Платон без сомнения, отлично предвидел, что если цари не станут сами философами, то, совершенно пропитанные и зараженные с детства превратными мнениями, они никогда не одобрят планов философов”.

Рассказчик решительно отвергает общепринятое в те времена мнение о том, что государь – благодетель народа и замечает, что между королевской казной и благосостоянием собственного народа государь – под влиянием недобросовестных советников – выбирает казну. Отсюда и налоги, которые кроме наполнения казны не позволяют народу “избаловать себя богатством и свободой.”

Кроме того, самого государя больше волнуют захваты новых земель и богатств, нежели благосостояние собственного народа. Мы понимаем, что это – вполне естественное проявление абсолютизма, который формировался буквально на глазах Томаса Мора и дошел до своего логического завершения в знаменитой формуле Людовика XIV “Государство – это я!”

Тщетность попыток что-либо изменить Гитлодей демонстрирует следующим прекрасным и актуальным примером, который мы приведем полностью: “Как по-твоему, если я при дворе какого-нибудь короля предложу проекты здравых распоряжений и попытаюсь вырвать у него злые и гибельные семена, то разве я не подвергнусь немедленно изгнанию и не буду выставлен на посмешище? Ну вот, предположи, что я нахожусь при дворе французского короля, состою в его Совете, и тут на самом секретном совещании, под председательством самого короля, в кругу умнейших людей, усиленно обсуждается вопрос, какими средствами и ухищрениями король может удержать Милан, привлечь к себе обратно беглый Неаполь, а затем разорить Венецию, подчинить себе всю Италию, далее, захватить власть над Фландрией, Брабантом, наконец, над всей Бургундией и, кроме того, над другими народами, на королевства которых он давно уже нападал мысленно. Тут один советник предлагает заключить союз с венецианцами, имеющий силу на столько времени, на сколько это будет удобно королю, сообщить им свои планы, даже оставить у них некоторую часть добычи, чтобы потребовать ее обратно при удовлетворительном окончании дела. Другой подает мысль о найме германцев, третий о том, чтобы задобрить деньгами швейцарцев, четвертый о том, чтобы умилостивить золотом, как жертвой, гнев августейшей воли его величества императора; пятому представляется необходимым уладить дела с королем Арагонии и, в залог мира, отказаться от чужого, не французского, королевства Наваррского; шестой предлагает опутать какими-нибудь брачными надеждами короля Кастилии и привлечь, за определенную ежегодную плату, на свою сторону несколько знатных его царедворцев. Тут встречается главнейшее затруднение, — какое решение принять касательно Англии, во всяком случае, надо вести с ней переговоры о мире и закрепить наиболее прочными узами всегда непрочный союз с ней; надо называть англичан друзьями, а рассматривать как недругов. Поэтому следует всегда держать наготове, как на карауле, шотландцев, имея их постоянно в виду для всяких случайностей, и тотчас выпустить па англичан, если те чуть-чуть зашевелятся. Для этого надо тайно (открытому осуществлению этого мешают союзные договоры) поддерживать какого-нибудь знатного изгнанника, который утверждает, что это королевство принадлежит ему, и таким средством обуздывать подозрительность короля Франции. Так вот, повторяю, если бы в такой напряженной обстановке, когда столько выдающихся мужей предлагают наперерыв свои планы для войны, встал вдруг я, ничтожный человек, и предложил повернуть паруса обратно, посоветовал оставить Италию и сказал бы, что надо сидеть дома, так как и одно Французское королевство слишком велико, чтобы им мог надлежаще управлять один человек, а потому пусть король откажется от мысли и расчетов на приобретение других земель, как ко мне отнеслись бы? Затем я мог бы предложить их вниманию постановления ахорийцев, народа, живущего к юго-востоку напротив острова Утопии. Именно эти ахорийцы вели когда-то войну, чтобы добыть своему королю другое королевство, которое, как он утверждал, должно было принадлежать ему по наследству в силу старинных уз свойства.
Добившись наконец этого королевства, ахорийцы сразу увидели, что удержать его стоит отнюдь не меньше труда, чем сколько они потратили для его приобретения: новые подданные были постоянно недовольны ахорийцами или подвергались иноземным набегам, поэтому надо было все время воевать или за них, или против них, и никогда не представлялось возможности распустить войско, а между тем собственная страна ахорийцев подверглась разграблению, деньги уплывали за границу, они проливали свою кровь ради ничтожной и притом чужой славы, мир не делался нисколько крепче, война испортила нравы внутри государства, жители прониклись страстью к разбоям; убийства укрепили в них наглую дерзость; законы стали предметом презрения. Между тем царь, внимание которого развлекалось между двумя царствами, не мог сосредоточиться на котором-нибудь одном из них. Напоследок ахорийцы, видя, что этим сильным бедствиям не предвидится никакого конца, в результате совещания очень вежливо предложили своему королю удержать за собою одно, какое он хочет, царство, так как на два у него не хватит власти. Они говорили, что их слишком много для того, чтобы ими могла управлять половина короля, а с другой стороны, никто не согласится на то, чтобы даже погонщик мулов у него был общий с другим хозяином. Таким образом, этот благодушный монарх принужден был предоставить новое царство одному из друзей, который в скором времени был изгнан, а сам удовольствовался старым.
Так вот, если бы после истории об ахорийцах я указал королю, что все эти воинственные предприятия, которые по его вине вносят замешательство в жизнь стольких народов, истощат его казну, разорят подданных, а могут в силу какой-либо случайности кончиться ничем, и предложил бы ему заботиться о своем унаследованном от дедов королевстве, насколько возможно украшать его, привести его в самое цветущее состояние, любить своих подданных, снискать их любовь, жить одною с ними жизнью, управлять ими мягко и оставить в покое другие государства, раз то, которое ему досталось, более чем достаточно по своей величине, — как ты думаешь, друг Мор, с каким настроением принята была бы подобная речь?

Завершается Первая книга до сих пор актуальными – через 500 лет! – тезисами pro et contra частной собственности.

Рафаил Гитлодей: “Когда я сам с собою размышляю об этом, я делаюсь более справедливым к Платону и менее удивляюсь его нежеланию давать какие-либо законы тем народам, которые отвергали законы, распределяющие все жизненные блага между всеми поровну.
Этот мудрец легко усмотрел, что один-единственный путь к благополучию общества заключается в объявлении имущественного равенства, а вряд ли это когда-либо можно выполнить там, где у каждого есть своя собственность.
Именно, если каждый на определенных законных основаниях старается присвоить себе сколько может, то, каково бы ни было имущественное изобилие, все оно попадает немногим; а они, разделив его между собою, оставляют прочим одну нужду, и обычно бывает так, что одни вполне заслуживают жребия других: именно, первые хищны, бесчестны и никуда не годны, а вторые, наоборот, люди скромные и простые и повседневным трудом приносят больше пользы обществу, чем себе лично.
Поэтому я твердо убежден в том, что распределение средств равномерным и справедливым способом и благополучие в ходе людских дел возможны только с совершенным уничтожением частной собственности; но если она останется, то у наибольшей и наилучшей части человечества навсегда останется горькое и неизбежное бремя скорбей […]
Пока у каждого есть личная собственность, нет совершенно никакой надежды на выздоровление и возвращение организма в хорошее состояние. Мало того, заботясь об исцелении одной его части, ты растравляешь рану в других. Таким образом, от лечения одного взаимно рождается болезнь другого, раз никому нельзя ничего прибавить без отнятия у другого.

Томас Мор: “А мне кажется наоборот, никогда нельзя жить богато там, где все общее.
Каким образом может получиться изобилие продуктов, если каждый будет уклоняться от работы, так как его не вынуждает к ней расчет на личную прибыль, а, с другой стороны, твердая надежда на чужой труд дает возможность лениться?
А когда людей будет подстрекать недостаток в продуктах и никакой закон не сможет охранять как личную собственность приобретенное каждым, то не будут ли тогда люди по необходимости страдать от постоянных кровопролитий и беспорядков? И это осуществится тем более, что исчезнет всякое уважение и почтение к властям; я не могу даже представить, какое место найдется для них у таких людей, между которыми «нет никакого различия».

Здесь собеседники берут паузу на обед, после которого Гитлодей, пять лет проживший в Утопии, подробно рассказывает о ее государственном и социально-экономическом устройстве.

Вторая книга посвящена собственно подробному описанию Утопии.

И если соотносить ее содержание с идеями Платона, то здесь преобладает влияние достаточно сурового последнего прижизненного диалога “Законы”: вся общественная и частная жизнь в этой выдуманной Томасом Мором стране регулируется государством, полностью отсутствуют частная собственность и деньги, основой экономики является всеобщая трудовая повинность.

Уже с первых строк мы видим большую роль геометрии и “правильных” чисел в жизни утопийцев, что объясняется несомненным влиянием платоновского диалога “Критий”, посвященного устройству Атлантиды: “На острове 54 города [столько городов было в Англии и Уэльсе во времена Томаса Мора – ред.], все обширные и великолепные; язык, нравы, учреждения и законы у них совершенно одинаковые. Расположение их всех также одинаково; одинакова повсюду и внешность, насколько это допускает местность. Самые близкие из них отстоят друг от друга на 24 мили. С другой стороны, ни один город не является настолько уединенным, чтобы из него нельзя было добраться до другого пешком за один день”.

NB! Нередко приходится сталкиваться с обвинениями в адрес Мора относительно полной унификации всей жизни утопийцев, примеры чего встречаются в большом количестве по всей книге; из этого многие современные критики объявляют английского мыслителя предтечей “казарменного коммунизма”. Однако они упускают из виду влияние на многих философов Эпохи Возрождения учения Платона об “идеях” [“эйдосах”], согласно которым существует – в числе прочих – и предвечная “идея” идеального полиса/города и, как ее расширение – “идея” идеального государства, объединяющего идеальные полисы. А так как “идеал” может иметь только одну форму, то вполне естественна унификация всех сторон жизни, включая городскую архитектуру.

Можно привести еще ряд “унификационных” правил:

• «Что же касается одежды, то за исключением того, что внешность ее различается у лиц того или другого пола, равно как у одиноких и состоящих в супружестве, покрой ее остается одинаковым, неизменным и постоянным на все время…».
• Верхнюю одежду на Утопии составляет плащ и «цвет этого плаща одинаков на всем острове, и притом это естественный цвет шерсти».

Что же касается “политической географии” острова, то мы узнаем, что “из каждого города три старых и опытных гражданина ежегодно собираются в Амауроте для обсуждения общих дел острова. Город Амаурот считается первым и главенствующим, так как, находясь в центре страны, он по своему расположению удобен для представителей всех областей”.

“Между строк” мы читаем, что Утопия “геометрически” удобна не только для жизни, но и для управления, начиная с легкости созыва неких представительных органов, что было проблемой во времена Средневековья.

Далее следует важный момент, из которого мы пониманием, как в Утопии решалась проблема, которую большевики позже назвали “смычкой города с деревней”:

• “Поля распределены между городами так удачно, что каждый в отдельности не имеет ни с какой стороны менее двадцати миль земли, а с одной стороны даже и значительно больше, именно с той, где города дальше всего разъединены друг с другом. Ни у одного города нет желания раздвинуть свои пределы, так как жители его считают себя скорее земледельцами, чем господами этих владений;
• В деревне на всех полях имеются удобно расположенные дома, снабженные земледельческими орудиями. В домах этих живут граждане, переселяющиеся туда по очереди. Ни одна деревенская семья не имеет в своем составе менее 40 человек — мужчин и женщин, кроме 2-х приписных рабов. Во главе всех стоят отец и мать семейства, люди уважаемые и пожилые, а во главе каждых тридцати семейств — один филарх.
• Из каждого семейства двадцать человек ежегодно переселяются обратно в город; это те, что пробыли в деревне два года. Их место занимают столько же новых из города, чтобы их обучали пробывшие в деревне год и потому более опытные в сельском хозяйстве; эти приезжие на следующий год должны учить других, чтобы в снабжении хлебом не произошло какой-либо заминки, если все одинаково будут новичками и несведущими в земледелии.
• Хотя этот способ обновления земледельцев является общепринятым, чтобы никому не приходилось против воли слишком долго подряд вести суровую жизнь, однако многие имеющие природную склонность к деревенской жизни, выпрашивают себе большее число лет”.

Здесь Томас Мор несколько отходит от платоновского принципа “каждый занимается только одним делом”, в Утопии все жители имеют опыт проживания в сельской местности и участия сельхозработах, что, несомненно, имеет большое значение для сплочения идеального общества и взаимопонимания его членов.

В таком контексте следующий – вполне “коммунистический” фрагмент – выглядит достаточно органично: “Хотя они определяют (и делают это весьма точно), сколько хлеба потребляет город и прилегающий к нему округ, однако они и посевы делают, и скот выращивают в гораздо большем количестве, чем это требуется для их нужд, имея в виду поделиться остатком с соседями. Все, что им нужно и чего нет в деревне, все подобные предметы они просят у города и получают от тамошних властей очень легко, без какого-либо обмена. В город они сходятся каждый месяц на праздник. Когда настанет день уборки урожая, то филархи земледельцев сообщают городским властям, какое количество граждан надо им прислать; так как эта толпа работников является вовремя к самому сроку, то они почти в один ясный день справляются со всей уборкой”.

Можно привести еще один “коммунистический” момент, истоки которого можно найти как у Платона, так и в некоторых традициях Спарты: “Все продукты потребления люди на Утопии получают с общественных складов, причем каждый может брать сколько ему нужно”. В то же время «хотя никому не запрещено обедать дома, но никто не делает этого охотно, потому что считается непристойным и глупым тратить труд на приготовление худшей еды, когда во дворце, отстоящем так близко, готова роскошная и обильная».

Совместная трапеза – это только один элемент жизни утопийев, которая практически полностью происходит на глазах у всего общества, в т.ч. специальных надзирателей: «Главное и почти исключительное занятие сифогрантов [старейшина, избираемый каждыми 30-ю семействами] состоит в заботе и наблюдении, чтобы никто не сидел праздно, а чтобы каждый усердно занимался своим ремеслом…».

В целом, утопийцы наследуют профессию родителей, но это является, скорее желательным, нежели обязательной нормой: “По большей части каждый вырастает, учась отцовскому ремеслу: к нему большинство питает склонность от природы. Но если кто имеет влечение к другому занятию, то такого человека путем усыновления переводят в какое-либо семейство, к ремеслу которого он питает любовь; при этом не только отец этого лица, но и власти заботятся о том, чтобы передать его солидному и благородному отцу семейства.
Кроме того, если кто, изучив одно ремесло, пожелает еще и другого, то получает па это позволение тем же самым способом. Овладев обоими, он занимается которым хочет, если государство не нуждается скорее в каком-либо одном”.

Жители Утопии не обременены тяжелой работой – они трудятся только 6 часов в день, остальное время посвящая наукам, искусствам и «благопристойному отдыху».

Имеются и несколько неожиданные нормы, обеспечивающие контроль над местом пребывания граждан: “Желающий погулять за городом должен взять на это разрешение у отца, жена – у мужа, муж – у жены. Отправляющийся в другой город обязан получить разрешение у должностных лиц”.

В целом же у жителей Утопии “нет ни одной винной лавки, ни одной пивной; нет нигде публичного дома, никакого случая разврата, ни одного притона, ни одного противозаконного сборища; но присутствие на глазах у всех создает необходимость проводить все время или в привычной работе, или в благопристойном отдыхе».

Все это способствует тому, что жизнь утопийцев состоит из добродетели и удовольствий тела и духа. Здоровье названо одним из главных удовольствий, также ценятся красота, сила и проворство.

В основе отношений – честность и справед­ливость, граждане помогают слабым и заботятся о больных.

В сельской местности мы внезапно (см.выше) сталкиваемся с институтом рабства. Это – пойманные воры, которых в Утопии превращают в государственных рабов. В качестве знака их положения им подрезают одно ухо. Ленивых «не столько наказывают кандалами, сколько поощряют ударами».

Пойманного беглого раба казнят, помогавшего ему свободного – обращают в рабство. Донесший о замысле побега раб получает свободу, свободный – деньги. Сегодняшнему читателю слова рассказчика «легко можно видеть, насколько они [эти законы] человечны и удобны», выглядят издевкой, но по сравнению с тогдашними английскими законами о ворах и бродягах – это верх гуманизма.

Переходя к государственному устройству, отметим, что оно имеет отчасти демократический характер с сильными элементами геронтократии [вновь – отсылка к “Законам” Платона].

Утопия – это федерация из 54 городов.
1 раз в год в центральном городе страны Амауроте собираются по 3 старейшины каждого города [162 человека] для обсуждения общих дел острова и перераспределения продуктов в случае нехватки. Это, скорее, представительский и совещательный орган.
В каждом городе – 6 тысяч семей. Во главе каждой семьи – отец и мать.
Во главе каждых 30 семейств – филарх или сифогрант [новое и старое название должности], которые избираются на 1 год. Их задача наблюдать, чтобы никто не вел праздного образа жизни.
Всего – 200 филархов, которые тайным голосованием назначают князя из 4 кандидатов, каждый из которых предложен четвертью жителей.
Протофиларх или транибор стоит во главе 10 филархов с их семействами. Формально избираются на 1 год, но их без веских оснований их не меняют.
Всего – 20 протофилархов.
Князь избирается пожизненно.
Законодательным органом является Сенат, который каждые 3 дня проводит совещание с князем. Законы принимаются таким составом: князь, 20 протофилархов/траниборов и 2 филарха/сифогранта [каждый день разные].

В то же время существует и элитарный принцип отбора. Мы узнаем, что кроме должностных лиц от трудовой повинности освобождаются те, кому распоряжением должностных лиц «дарует навсегда это освобождение для основательного прохождения наук (…) Из этого сословия ученых выбирают послов, духовенство, траниборов и, наконец, самого главу государства…».

Т.е., протофилархи / траниборы и князь выбираются из весьма ограниченого круга лиц, которые близки по сути платоновским правителям-философам.

Исходя из важного замечания рассказчика о том, что «по большей части каждый вырастает, учась отцовскому ремеслу», можно увидеть весьма прозрачное указание на то, что реальная власть – несмотря на наличие избирательных процедур – принадлежит весьма узкому и достаточно изолированному кругу лиц, обладающих необходимой подготовкой для управления государством.

NB! Тем самым Томас Мор продолжил традицию поиска системы, при которой компетентность власти не может быть подорвана демократическими выборными процедурами. Ведь рассуждая об уровне рядового гражданина, с точки зрения необходимости формулировать для него простые и не требующие сложного толкования законы, рассказчик подчеркнул: «Простой народ с его тугой сообразительностью не в силах добраться до таких выводов, да ему и жизни на это не хватит, так как она занята у него добыванием пропитания».

В то же время в Утопии существует полная свобода совести, исключающая только атеизм, а, точнее – запрещено утверждать, что “души гибнут вместе с телом, и что весь мир несется зря, без всякого участия Провидения”.

Некоторые граждане Утопии считают богом Солнце, другие – Луну, третьи – кого-либо из древних героев. Но все они признают «некое единое божество, неведомое, вечное, неизмеримое, необъяснимое, превышающее понимание человеческого разума, распространенное во всем мире не своею громадою, а силою: его называют они отцом».

Кроме того, “по их верованиям, после настоящей жизни за пороки назначены наказания, и за добродетель – награды».

Богослужения утопийцев заключаются в пении хвалы Богу, при этом священниками могут быть и мужчины, так и женщины, а мужчины могут быть женатыми.

Гитлодей также упоминает, что в Утопии стало известно христианство, которое нашло там много последователей. Но при этом тот христианский проповедник, который называл другие религии языческими, а их последователям угрожал вечным огнем, был арестован и осужден.

Здесь можно увидеть еще один источник вдохновения Томас Мора, – рассказчик утверждает, что быстрое распространение христианства среди утопийцев объясняется сходством между устройством Утопии и порядками в первых апостольских общинах. Т.е., идеальное государство может быть построено на христианских основах, если под этим понимать их изначальную чистоту.

И в завершении мы упомянем весьма нетривиальные подходы утопийцев к драгоценным металлам и войне.

Утопийцы ведут внешнюю торговлю, а потому имеют полное представление о золоте и серебре как о драгоценных металлах. Однако, в самой Утопии они не просто не в почете, – к ним с детства вырабатывается вполне определенное отношение.

Томас Мор описывает интересный, хотя и вымышленный пример воспитания подрастающего поколения в рамках социальной нормы, отличной от общепринятой. Так что цитируемый ниже фрагмент можно отнести к предвестнику социальной психологии.

“Из золота и серебра, повсюду, не только в общественных дворцах, но и в частных жилищах, они делают ночные горшки и всю подобную посуду для самых грязных надобностей [Это – очевидный первоисточник знаменитой фразы Ленина: “Когда мы победим в мировом масштабе, мы, думается мне, сделаем из золота общественные отхожие места на улицах нескольких самых больших городов мира.”]

Сверх того, из тех же металлов они вырабатывают цепи и массивные кандалы, которыми сковывают рабов. Наконец, у всех опозоривших себя каким-либо преступлением в ушах висят золотые кольца, золото обвивает пальцы, шею опоясывает золотая цепь, и, наконец, голова окружена золотым обручем”.

Что касается жемчуга, алмазов и карбункулов, то “такими камнями утопийцы украшают малолеток; эти последние в первые годы детства кичатся и гордятся подобными украшениями; но лишь только придут в возраст и заметят, что этими безделушками пользуются одни дети, так, без всякого внушения родителей, сами по чувству стыда оставляют их, совершенно так же, как наши дети, подрастая, бросают орехи, амулеты и куклы”.

Рассказчик приводит пример посольства одной из стран, которые плохо знали обычаи утопийцев и решили поразить их великолепием своих одежд и украшений: “Можно было наблюдать, как дети бросали жемчуг и дорогие камни, когда увидали их прикрепленными на шапках послов, и, толкая мать в бок, обращались к ней с такими словами:

— Вот, мама, какой большой остолоп, он все еще возится с жемчугом и блестящими камушками, как будто мальчишка!

А родительница отвечала также вполне серьезно:

— Молчи, сынок, это, думаю я, кто-нибудь из посольских шутов”.

К этому рассказу Гитлодей добавляет пространное философское рассуждение, из которого мы приведем следующий фрагмент: “вызывает удивление следующее: как может кто-нибудь из смертных восхищаться сомнительным блеском небольшой жемчужинки или самоцветного камушка, раз такому человеку можно созерцать какую-нибудь звезду или, наконец, само солнце; затем, может ли кто-нибудь быть настолько безумным, что вообразит себя более благородным из-за нитей более тонкой шерсти, раз эту самую шерсть, из каких бы тонких нитей она ни была, некогда носила овца, и все же не была ничем другим, как овцой”.

Ознакомиться с полным текстом “Утопии” Томаса Мора можно по ссылке

“Город Солнца” Томмазо Кампанеллы – предтеча “научного социализма”

Томмазо Кампанелла [1568 — 1639]— итальянский ученый, философ, теолог, астролог и публицист, один из наиболее значительных мыслителей позднего Возрождения.

Кампанелла происходил из семейства неграмотного сапожника, но благодаря незаурядным способностям смог получить духовное образование и стать монахом ордена доминиканцев. Это не помешало ему заниматься магией и мистицизмом, а также многократно участвовать в различных заговорах, за что он четырежды подвергался арестам, был признан инквизицией «подозреваемым в ереси».

При пятом аресте избежал смертной казни, симулируя безумие, после чего 27 лет подряд провел в тюрьмах Неаполя. За эти годы написал несколько объёмных трактатов по философии, богословию, астрологии, астрономии, медицине, физике, математике, политике, а также обзавелся сыном от жены начальника тюрьмы…

В конце жизни пользовался покровительством папы римского Урбана VIII, и герцога де Ришельё.

Для желающих более подробно ознакомиться с полной приключений биографией Томмазо Кампанеллы и его философско-политическими взглядами, рекомендуем ссылку.

Главное произведение Кампанеллы – “Город Солнца” построено в форме диалога Морехода [некоторые исследователи считают, что подразумевается участник экспедиций Христофора Колумба], который рассказывает об идеальном обществе, построенном в Городе Солнца на острове Тапробана [современный Цейлон / Шри-Ланка] и благодарного слушателя – Гостинника [хозяина постоялого двора, рыцаря Ордена Госпитальеров].

В “Городе Солнца” мы видим четкий след учения Платона об идеальном государстве в целом и его мифа об Атлантиде в частности, с присущими им элементами античного пифагорейства, плавно перетекающего в средневековую астрологию. Кроме того, Кампанелла имел в качестве образца социальной утопии “родоначальницу” жанра – “Утопию” Томаса Мора; для современников автора была также вполне понятна аллюзия на трактат “О граде Божьем” Блаженного Августина V века. [Именно этот христианский автор рассматривал Платона как языческого философа, чьи взгляды были наиболее близки христианским.]

NB! Некоторые исследователи считают что общество, описанное в Городе Солнца Кампанелла планировал реализовать в ходе предотвращенного в 1599 году восстания в Калабрии. В некоторых показаниях участников заговора утверждается, что после победы восстания «монархом мира» должен был провозглашен сам Кампанелла, который путём астрологических расчётов установил, что великое преобразование мира должно было начаться в юбилейном 1600 году, а центром грядущего идеального государства должна была стать гора Стило рядом с одноименным городком, где родился Кампанелла..

Влияние мифа об Атлантиде, пифагорейства и астрологии видно уже в самом начале описания Города Солнца, расположенного на острове Тапробана [скорее всего, имеется в виду Цейлон], и его главного Храма.

«На обширной равнине возвышается высокий холм, на котором и расположена большая часть города; многочисленные же его окраины выходят далеко за подошву горы, размеры которой таковы, что город имеет в поперечнике свыше двух миль, а окружность его равна семи. Благодаря тому, что лежит он по горбу холма, площадь его больше, чем если бы он находился на равнине.
Разделяется город на семь обширных поясов, или кругов, называющихся по семи планетам. Из одного круга в другой попадают по четырём мощёным улицам сквозь четверо ворот, обращённых на четыре стороны света”.

“Храм прекрасен своей совершенно круглою формой. Он не обнесен стеками, а покоится на толстых и соразмерных колоннах. Огромный, с изумительным искусством воздвигнутый купол храма завершается посередине, или в зените, малым куполом с отверстием над самым алтарем. Этот единственный алтарь находится в центре храма и обнесен колоннами. Храм имеет в окружности свыше трехсот пятидесяти шагов (…)
На алтаре виден только один большой глобус с изображением всего неба и другой – с изображением Земли. Затем на своде главного купола нанесены все звезды неба от первой до шестой величины, и под каждой из них указаны в трех стихах ее название и силы, которыми влияет она на земные явления. Имеются там и полюсы, и большие и малые круги, нанесенные в храме перпендикулярно к горизонту, однако нe полностью, так как внизу нет стены; но их можно дополнить по тем кругам, которые нанесены на глобусах алтаря. Пол храма блистает ценными камнями. Семь золотых лампад, именующихся по семи планетам, висят, горя неугасимым огнем. Малый купол над храмом окружают несколько небольших красивых келий, а за открытым проходом над галереями, или арками, между внутренними и внешними колоннами расположено много других просторных келий, где живут до сорока девяти священников и подвижников. Над меньшим куполом возвышается только своего рода флюгер, указывающий направление ветров, которых они насчитывают до тридцати шести. Они знают и какой год предвещают какие ветры, и какие перемены на суше и на море, но лишь в отношении своего климата. Там же, под флюгером, хранится написанный золотыми буквами свиток”.

Важной особенностью “Города Солнца” является то, что сложившееся в нем идеальное общество формировалось в весьма короткие исторические сроки, после того, как всего несколько десятилетий назад этот народ “появился из Индии, бежав оттуда после поражения Монголами и насильниками, разорившими их родную страну, и решил вести философский образ жизни общиной”. Т.е., это не консервативно-реставрационная утопия, описывающая некое давно сложившееся и просуществовавшее века идеальное общество, а прогрессивно-реконструкционная, которая дает картину быстрого создания нового общества как на основе переосмысления существующих социальных норм и идеалов, так и через высокий уровень знаний.

Общество, которое описывает Кампанелла, характеризуется отказом не только от института частной собственности, но и и семьи, причем, общность жен и детей установлена для всех граждан, а не только для правителей / стражей, как у Платона. Здесь можно утверждать, что Кампанелла неявно, но вполне четко исходил из принципа, сформулированного Фридрихом Энгельсом через 300 с лишним лет: «Семья — это экономическая ячейка общества» [мы привыкли к этому высказыванию с пропущенным прилагательным “экономическая”, что существенно меняет его суть].

По Кампанелле, именно институт семьи порождает частную собственность, что является весьма нетривиальной социологической гипотезой. Согласно рассказчику, жители Города Солнца исходят из того, что “собственность образуется у нас и поддерживается тем, что мы имеем каждый свое отдельное жилище и собственных жен и детей. Отсюда возникает себялюбие, ибо ведь, чтобы добиться для своего сына богатства и почетного положения и оставить его наследником крупного состояния, каждый из нас или начинает грабить государство, ежели он ничего не боится, будучи богат и знатен, или же становится скрягою, предателем и лицемером, когда недостает ему могущества, состояния и знатности. Но когда мы отрешимся от себялюбия, у нас остается только любовь к общине”.

В другом месте Мореход, передавая социальные идеалы граждан Города Солнца, приводит общепринятую среди многих мыслителей средневековья идею, восходящую к Платону о том, что отсутствие частной собственности позволяет избежать двух одинаково опасных крайностей – нищету одних и богатство других: “Они утверждают, что крайняя нищета делает людей негодяями, хитрыми, лукавыми, ворами, коварными, отверженными, лжецами, лжесвидетелями и т. д., а богатство – надменными, гордыми, невеждами, изменниками, рассуждающими о том, чего они не знают, обманщиками, хвастунами, черствыми, обидчиками и т. д. Тогда как община делает всех одновременно и богатыми, и вместе с тем бедными: богатыми – потому что у них есть все, бедными – потому что у них нет никакой собственности; и поэтому не они служат вещам, а вещи служат им”.

Следующая ключевая особенность идеального государства Кампанеллы – всеобщий высокий образовательный уровень населения. Это является его отличительной чертой по сравнению с идеальными государствами, описанными как Платоном, так и средневековыми авторами. В Городе Солнца все имеющиеся знания из сферы точных и естественных наук являются общедоступными для всего населения города, причем достигается это не только длительным образовательным процессом [который начинается с 2-хлетнего возраста и напоминает систему знаний, получаемую стражами в “Государстве” Платона], но и наглядным методом.

Кроме “защитной” функции, городские стены представляют собой полную и подробную энциклопедию знаний: “На внутренней стороне стены первого круга изображены все математические фигуры (…) каждая из них снабжена подходящей объяснительной надписью в одном стихе: есть там и определения, и теоремы, и т. п.
На внешнем изгибе стены находится прежде всего крупное изображение всей Земли в целом; за ним следуют особые картины всевозможных областей, при которых помещены краткие описания в прозе обычаев, законов, нравов, происхождения и сил их обитателей; также и алфавиты, употребляемые во всех этих областях, начертаны здесь над алфавитом Города Солнца.
На внутренней стороне стены второго круга, или второго ряда строений, можно видеть как изображения, так и настоящие куски драгоценных и простых всякого рода камней, минералов и металлов, с пояснениями при каждом в двух стихах. На внешней стороне изображены моря, реки, озера и источники, существующие на свете; так же как и вина, масла и все жидкости; указано их происхождение, качества и свойства; а на выступах стены стоят сосуды, наполненные жидкостями, выдержанными от сотни до трехсот лет, для лечения различных недугов. Там же, с соответствующими стихами, находятся и подлинные изображения града, снега, грозы и всех воздушных явлений.
На внутренней стороне стены третьего круга нарисованы все виды деревьев и трав, а иные из них растут там в горшках на выступах наружной стены строений (…)
На внешней стороне – всевозможные породы рыб речных, озерных и морских (…). И все достойное изучения представлено там в изумительных изображениях и снабжено пояснительными надписями.
На внутренней стороне четвертого круга изображены всякие породы птиц (…) На внешней стороне видны все породы пресмыкающихся: змеи, драконы, черви; и насекомые: мухи, комары, слепни, жуки и т.д., с указанием их особенностей, свойств ядовитости, способов применения и т.д.
На внутренней стороне стены пятого круга находятся высшие земные животные, количество видов которых просто поразительно: мы не знаем и тысячной их части (…)
На внутренней стороне стены шестого круга изображены все ремесла с их орудиями и применение их у различных народов. Расположены они сообразно их значению и снабжены пояснениями. Тут же изображены и их изобретатели.
На внешней же стороне нарисованы все изобретатели наук, вооружения и законодатели. Видел я там Моисея, Озириса, Юпитера, Меркурия, Ликурга, Помпилия, Пифагора, Замолксиса, Солона и многих других (…) На почетнейшем месте увидел я образ Иисуса Христа и двенадцати апостолов, которых они глубоко чтут и превозносят, почитая их за сверхчеловеков.
Видел я Цезаря, Александра, Пирра, Ганнибала и других достославных мужей, прославившихся на войне и в мирных делах, главным образом римлян, изображения которых находятся на нижней части стен, под портиками”.

Мореход уточняет, что “для всех этих изображений имеются наставники, а дети без труда и как бы играючи знакомятся со всеми науками наглядным путем до достижения десятилетнего возраста”.

NB! Напомним, что Платон под “гармоничностью” идеального государства понимал существование и у правителей, и у подвластных “согласного мнения о том, кому следует править”. Но если у Платона “подвластные”, по сути, обязаны были иметь такое мнение, то у Кампанеллы “гармоничность” государства опирается на рациональное и осознанное решение высокообразованных людей.

Также доступны для каждого и все законы Города Солнца, дополненные [в современной терминологии] социальными нормами и социальными идеалами: “Законы их немногочисленны, кратки и ясны. Они вырезаны все на медной доске у дверей храма, то есть под колоннадой; и на отдельных колоннах можно видеть определение вещей в метафизическом, чрезвычайно сжатом стиле; именно: что такое Бог, что такое ангел, мир, звезда, человек, рок, доблесть и т.д. Все это определено очень тонко.
Там же начертаны определения всех добродетелей, и у каждой колонны, на которой начертано соответствующее определение, находятся кресла или судилища судей всех этих добродетелей.
Во время судопроизводства судьи сидят там и говорят обвиняемому: “Сын мой ты прегрешил против этого священного определения (благотворительности, великодушия и т. д.). Читай!”.

Можно добавить еще один немаловажный момент – жители Города Солнца “обладают знанием всех языков и постоянно отправляют по свету нарочных, разведчиков и послов для ознакомления с обычаями, силами, образом правления и историей отдельных народов и со всем, что есть у них хорошего и дурного, и для донесения затем своей республике”.

С точки зрения Кампанеллы, отсутствие частной собственности, высокий образовательный уровень населения, неизменность, четкость и знание всеми законов, а также публичность и прозрачность действий власти решают проблему, сформулированную древними римлянами как “Quis custodiet ipsos custodes?” [Кто сторожит самих сторожей?]. Речь идет о риске злоупотреблений и/или коррупции при распределении ресурсов.

Однако, в Городе Солнца “Распределение всего находится в руках должностных лиц; но так как знания, почести и наслаждения являются общим достоянием, то никто не может ничего себе присвоить”.

Устройство власти в городе Солнца соединяет в себе элементы правления царя-философа, теократии, меритократии [власть наиболее способных] и демократии.

“Верховный правитель у них – священник, именующийся на их языке “Солнце”, на нашем же мы называли бы его Метафизиком. Он является главою всех и в светском, и в духовном, и по всем вопросам и спорам он выносит окончательное решение. При нем состоят три соправителя: Пон, Син и Мор, или по-нашему: Мощь, Мудрость и Любовь.
В ведении Мощи находится все касающееся войны и мира: военное искусство, верховное командование на войне; но и в этом он не стоит выше Солнца (…)
Ведению Мудрости подлежат свободные искусства, ремесла и всевозможные науки, а также соответствующие должностные лица и ученые, равно как и учебные заведения. Число подчиненных ему должностных лиц соответствует числу наук: имеется Астролог, также и Космограф, Геометр, Историограф, Поэт, Логик, Ритор, Грамматик, Медик, Физик, Политик, Моралист. И есть у них всего одна книга, под названием “Мудрость”, где удивительно сжато и доступно изложены все науки. Ее читают народу согласно обряду пифагорейцев”.

Публичное чтение книги “Мудрость” наряду с открытым доступом к знаниям, начертанным на стенах города, служит поддержанию высокого образовательного уровня населения.

“Ведению Любви подлежит, во-первых, деторождение и наблюдение за тем, чтобы сочетание мужчин и женщин давало наилучшее потомство. И они издеваются над тем, что мы, заботясь усердно об улучшении пород собак и лошадей, пренебрегаем в то же время породой человеческой.
В ведении того же правителя находится воспитание новорожденных, врачевание, изготовление лекарств, посевы, жатва и сбор плодов, земледелие, скотоводство, стол и вообще все, относящееся к пище, одежде и половым сношениям. В его распоряжении находится ряд наставников и наставниц, приставленных следить за всеми этими делами”.

Под началом Любви находятся: “Заведующий деторождением, Воспитатель, Медик, Заведующий одеждой, Агроном, Скотовод, Стадовод, Заведующий приручением животных, Главный кухмистр, Откормщик и т. д.

Под началом Мощи: “Стратег, Начальник единоборцев, Кузнечных дел мастер, Начальник арсенала, Казначей, Заведующий чеканкой монеты, Инженер, Начальник разведки, Начальник конницы, Конюший, Главный гладиатор, Начальник артиллерии, Начальник пращников и Юстициарий”.

У каждого из начальников отдельных направлений имеется еще небольшой штат подчиненных.

Всего же начальствующих в городе Солнца немного — 40 человек, иерархия которых определяется их способностями и познаниями.

Дважды в месяц в Городе Солнца собирается Большой совет — народное собрание, которое может сменять правящих лиц, за исключением высшей четверки — Метафизика и трех его помощников. Но и они обязаны уступить свои руководящие места, как только появляются лица, превосходящие их своими способностями и познаниями.

Метафизик олицетворяет собой идеал царя-философа, описанного Платоном, но при этом, он владеет живописью [которую Платон был готов запретить] и не гнушается ремесленным трудом [что привело бы Платона в ужас].

Кампанелла, так же как Томас Мор и Платон в неявной форме поднимают проблему свободного времени граждан идеального государства, которого у них даже по нынешним меркам немало. И все они приходят к единому выводу, – свободное время граждан должно быть строго регламентировано, публично и контролируемо.

NB! В современных терминах мы бы сказали, что свободное время граждан представляет период наибольших рисков как для уклонения от следования социальным нормам, так и для недостойных размышлений о несовершенстве установленных социальных идеалов.

В Утопии Томаса Мора граждане работают всего по 6 часов в день, “в Городе Солнца где обязанности, художества, труды и работы распределяются между всеми, каждому приходится работать не больше четырех часов в день; остальное время проводится в приятных занятиях науками, собеседовании, чтении, рассказах, письме, прогулках, развитии умственных и телесных способностей, и все это делается радостно.
Не разрешается лишь играть в кости, камешки, шахматы и другие сидячие игры, а играют там в мяч, в лапту, в обруч, борются, стреляют в цель из лука, аркебузов, метают копья и т. д.”

В отличие от Утопии, в Городе Солнца не один из видов труда не является презираемым, а потому отсутствует института рабства.

Равенство всех граждан Города Солнца в условиях отсутствия частной собственности обеспечивается методами, схожими с описанными в “Утопии”: «Дома, спальни, кровати и всё прочее необходимое у них общее. Но через каждые шесть месяцев начальники назначают, кому в каком круге спать и кому в первой спальне, кому во второй: каждая из них обозначается буквами на притолоке».

Четыре раза в год граждане меняют свои одежды, распределением которой ведают специальные хранители и которые, разумеется, бесплатны.

Присутствуют и общие трапезы, происходящие в общих столовых, где «каждому полагается своя салфетка, миска, похлёбка и кушанье».

«Должностные лица получают большие и лучшие порции”, но только для того, чтобы из своих порций уделить в качестве поощрения что-нибудь на стол детям, “выказавшим утром больше прилежания на лекциях, в учёных беседах и на военных занятиях. И это считается одной из величайших почестей».

Очень подробно описывается процесс подбора пар для деторождения, что в условиях отсутствия института семьи тоже берет на себя государство. Разрешение дает Начальник деторождения — опытный врач, подчинённый правителю Любовь.

Мы не будем перечислять все правила, описывающие время начала половой жизни, удовлетворение половых потребностей более похотливых и легко возбуждающихся, правила совокупления с целью деторождения. Упомянем лишь, что все это решается начальниками, которые видят и мужчин и женщин обнаженными на занятиях в палестре [гимнастический зал с упором на занятие борьбой], и “определяют, кто способен и кто вял к совокуплению и какие мужчины и женщины по строению своего тела более подходят друг другу (…) Женщины статные и красивые соединяются только со статными и крепкими мужами; полные же – с худыми, а худые – с полными, дабы они хорошо и с пользою уравновешивали друг друга”.

Наиболее благоприятный час зачатия “определяется астрологом и врачом, которые стараются уловить время, когда Венера и Меркурий находятся на восток от Солнца в благоприятном Доме…” – далее у автора следует еще длинный перечень различных астрономических выкладок.

Бесплодные женщины переводились в “общее пользование”.

Что же касается любви, то влюбленным в Городе Солнца разрешалось «и разговаривать, и шутить, и дарить друг другу венки из цветов или листьев, и подносить стихи. Однако (…) совокупление им ни в коем случае не разрешается» кроме как во время беременности.

Кстати, у Кампанеллы один раз мельком упоминаются “презренные женщины”, но откуда они беруться в идеальном обществе – непонятно.

Что касается содомии, то таким гражданам на первый раз “делают выговор и заставляют в виде наказания два дня носить привешенные на шею башмаки в знак того, что они извратили естественный порядок, перевернув его вверх ногами. При повторном преступлении наказание увеличивается вплоть до смертной казни”.

В Городе Солнца существует институт смертной казни за тяжкие проступки в рамках принципа “око за око, зуб за зуб”: «Смертная казнь исполняется только руками народа, который убивает или побивает осуждённого камнями, и первые удары наносят обвинитель и свидетели. Палачей и ликторов у них нет, дабы не осквернять государства. Иным дается право самим лишать себя жизни: тогда они обкладывают себя мешочками с порохом и, поджегши их, сгорают, причём присутствующие поощряют их умереть достойно. Все граждане при этом плачут и молят Бога смягчить свой гнев, скорбя о том, что дошли до необходимости отсечь загнивший член государства (…)
Но если преступление совершено или против свободы государства, или против Бога, или против высших властей, то без всякого сострадания приговор выносится немедленно. И только такие преступники караются смертью”.

И в завершение упомянем еще один важный элемент, структурирующий общество, в котором отсутствует институт семьи и восходящий к “Государству” Платона: “Все сверстники называют друг друга братьями; тех, кто старше их на 22 года, зовут они отцами, а тех, кто на 22 года моложе, – сыновьями. И должностные лица внимательно следят за тем, чтобы никто не нанес другому никакой обиды в этом братстве”.

Полный текст “Города Солнца” можно прочитать по ссылке

“Новая Атлантида” Фрэнсиса Бэкона – идеальное общество как результат научно-технического прогресса

«Новая Атлантида» – общепринятое название незаконченного труда Фрэнсиса Бэкона [1561 – 1626], найденного его секретарем при разборе бумаг покойного ученого и политического деятеля, опубликованный через год после смерти Бэкона.

Фрэнсис Бэкон был крупным государственным деятелем – при короле Якове I занимал должности генерального прокурора, члена Королевского Тайного совета, Лорда-хранителя Большой печати и Лорда-канцлера – высшего должностного лица Англии.

Однако, в историю он вошел как один из крупнейших английских философов, основоположник эмпиризма и английского материализма.

С краткой биографией и изложением научных методов Фрэнсиса Бэкона можно ознакомиться по ссылке

Полное название книги – “Новая Атлантида: незаконченное произведение, написанное достопочтенным Фрэнсисом лордом Веруламом, виконтом Сент-Албаном”. В нем описывается устройство некого острова Бенсалем в Тихом Океане, на который попали мореплаватели.

Тот факт, что работа была написана Бэконом на английском языке, а не на латыни, свидетельствует о том, что он рассматривал “Новую Атлантиду” как популярное произведение; кроме того, рассказы о путешествиях были одним из самых любимых жанров того времени.

Говорить об особом месте “Новой Атлантиды” в истории средневековых утопий было бы не совсем корректно в силу незаконченности труда, однако, имеются основания выделять ее в линейке продолжателей идей Платона [кроме названия в тексте имеются ещё отсылки к древнегреческому философу].

Важная отсылка к Платону – сугубо патриархальный характер семьи, во многом геронтократический характер правления, а также поиск идеального образца в прошлом. Первый правитель Саломон «воскресив в своей памяти счастливое и процветающее состояние, в котором была в те времена его страна, подумал, что хотя и существуют тысячи путей, как изменить его к худшему, но вряд ли найдется один, чтобы его улучшить; подумав, кроме того, что ничего больше нельзя прибавить к его благородным и героическим намерениям, кроме разве как сделать вечным (насколько может достичь человеческое предвидение) то, что было им в свое время столь счастливо установлено, потому… он и предписал те запреты и ограничения, которые у нас имеются в отношении допуска иноземцев».

Как и в других разбираемых утопиях, Бенсалем изолирован от внешнего мира, но его ученые-разведчики регулярно – раз в 12 лет – отправляются в далекие морские экспедиции для сбора информации о состоянии наук в мире.

Форма правления в государстве Бенсалем — монархия с раз и навсегда установленной конституцией, созданной первым королем – основателем государства Саломоном [отсылка к ветхозаветному царю Соломону].

Главное и существенное отличие как от Платона, так и других рассматриваемых нами утопий состоит в том, что Бенсалем – классовое общество с частной собственностью. Т.е., общество Бэкона не является социалистическим / коммунистическим, более того, здесь, например, узаконен институт прислуги.

При большом желании можно говорить об элементах “социального государства”: «Если дела какой-нибудь семьи пришли в упадок или она оказывается в бедственном положении, дается распоряжение об оказании ей помощи и выдаются надлежащие средства к жизни». Из чего можно предположить, что власти вымышленного государства имеют представление о неком “уровне достойной бедности” в виде “надлежащих средств к жизни”.

Судя по всему, Фрэнсис Бэкон не ставил своей целью подробное описание политического, экономического и социального строя Бенсалема. Генеральный замысел состоял в том, чтобы показать научно-технологическую утопию – общество с высочайшим уровнем развития науки и техники / технологий. Ключевым элементом этой утопии является “Дом Саломона”, некий прообраз Академии Наук, где ведется разнообразная научно-исследовательская работа.

В качестве основополагающего принципа деятельности “Дома Саломона” является его отделенность и, в нынешних терминах, независимость от государства. Здесь Бэкон ставит вопрос, актуальный по сей день – должно ли научное исследование быть ограждено от вмешательства тех, кто преследует иные цели, нежели научные, или просто тех, кто не обладает достаточным интеллектом, даже если это представители высшей власти? В рамках утопии этот вопрос получает однозначно позитивный ответ – “да, должно!”. Т.е., действуя исключительно на благо государства и людей, ученые из “Дома Саломона” сами решают, какими открытиями делиться, а какие оставить достоянием только своего круга.

В “Новой Атлантиде” мы видим интересную попытку синтеза патриархального общества, во многом заимствованного от Платона, и научно-технического прогресса, к которому Платон относился негативно.

Аксиомой современных социальных наук является четкое соответствие типа общества и уровня научно-технического прогресса в нем. Бэкон в рамках своей утопии разрешает эту проблему, – он не противопоставляет науку религии. Наоборот, в Бенсалеме все жители благочестивы и очень религиозны, они ревностные христиане [в незапамятные времена к ним чудесным образом попала Библия вместе с сопроводительным письмом апостола Варфоломея].

Занятия наукой и изучение «творений Господних» совмещаются с глубоким благочестием и неукоснительным отправлением религиозных обрядов. Один из мудрецов “Дома Саломона” сообщает: «есть у нас особые гимны и ежедневные литургии для восхваления Господа и благодарения за чудесные Его творения и особые молитвы о содействии нашим трудам и обращении их на цели благие и благочестивые».

Заключительная часть “Новой Атлантиды” посвящена перечислению достижений науки и техники, которыми владеют островитяне в сферах металлургическии, химии, астрономии, биологическии, медицины [“комнаты чудесного исцеления болезней”].

«Мы также имитируем полет птиц, потому что у нас существует до некоторой степени летание по воздуху; у нас есть корабли и лодки для погружения под воду… У нас есть любопытные часы и другие подобные машины с возвратным движением, а также вечные двигатели. Мы также имитируем движения живых существ посредством создания моделей людей, зверей, птиц, рыб и змей».

В заключение, упомянем еще одну важную отсылку “Новой Атлантиды” к “Государству” и “Законам” Платона – воспитание в утопии Бэкона является не семейным или общественным делом, а профессиональным занятием коллегии специалистов, которые самым щедрым образом вознаграждаются государством и работают в совершенной изоляции от населения.

Желающие прочитать “Новую Атлантиду” могут воспользоваться ссылкой.